3 женщины рассказывают, как они сначала взяли ребенка, а потом отказались от него.

Ирина, 42 года:

В августе 2007 года мы взяли из дома малютки годовалого Мишу. Первым шоком для меня стала попытка его укачать. Ничего не вышло, он укачивал себя сам: скрещивал ноги, клал два пальца в рот и качался из стороны в сторону. Уже потом я поняла, что первый год жизни Миши в приюте стал потерянным: у ребенка не сформировалась привязанность. Детям в доме малютки постоянно меняют нянечек, чтобы не привыкали.
В детском саду Миша начал переодеваться в женское и публично мастурбировать. Говорил воспитателям, что мы его не кормим. Когда ему было семь, он сказал моей старшей дочери, что лучше бы она не родилась. А когда мы в наказание запретили ему смотреть мультики, пообещал нас зарезать. Он наблюдался у невролога и психиатра, но лекарства на него не действовали. В школе он срывал уроки, бил девочек, никого не слушал, выбирал себе плохие компании.
Мужу все это надоело, и он подал на развод. Я забрала детей и уехала в Москву на заработки. Миша продолжал делать гадости исподтишка.
Однажды Миша украл кошелек у одноклассника. На следующий день я привела сына в магазин и сказала: бери все, чего тебе не хватает. Он набрал корзину на 2000 рублей. Я оплатила, говорю: смотри, ведь у тебя все есть. А у него такие глаза пустые, смотрит сквозь меня, нет в них ни сочувствия, ни сожаления.
Через неделю я дала Мише деньги на продленку, а он спустил их в автомате со сладостями. Мне позвонила учительница, которая решила, что он эти деньги украл. У меня случился нервный срыв. Когда Миша вернулся домой, я в состоянии аффекта пару раз его шлепнула и толкнула так, что у него произошел подкапсульный разрыв селезенки. Вызвали скорую. Слава богу, операция не понадобилась. Я испугалась и поняла, что надо отказаться от ребенка. Вдруг я бы снова сорвалась?
Через несколько дней я пришла навестить Мишу в больнице и увидела его в инвалидном кресле (ему нельзя было ходить две недели). Вернулась домой и перерезала вены. Меня спасла соседка по комнате. Я провела месяц в психиатрической клинике.
Миша жил с нами девять лет, а последние полтора года - в детдоме, но юридически он еще является моим сыном. Он так и не понял, что это конец. Звонит иногда, просит привезти вкусняшек. Ни разу не сказал, что соскучился и хочет домой. У него такое потребительское отношение ко мне, как будто в службу доставки звонит.

Светлана, 53 года:

Илье было шесть, когда я забрала его к себе. По документам он был абсолютно здоров, но скоро я начала замечать странности. Постелю ему постель - наутро нет наволочки. Спрашиваю, куда дел? Он не знает. Невролог обнаружил у него абсансную эпилепсию, для которой характерны кратковременные отключения сознания без обычных эпилептических припадков.
Со всем этим можно было справиться, но в 14 лет Илья начал что-то употреблять, что именно - я так и не выяснила. Он стал чудить сильнее прежнего. Все в доме было переломано и перебито: раковина, диваны, люстры. Спросишь у Ильи, кто это сделал, ответ один: не знаю, это не я.
Я просила его не употреблять наркотики. Говорила: окончи девятый класс, потом поедешь учиться в другой город, и мы с тобой на доброй ноте расстанемся. А он: «Нет, я отсюда вообще никуда не уеду, я тебя доведу».
Через год этой войны у меня начались проблемы со здоровьем. Полтора месяца пролежала в больнице с нервным истощением и скачущим давлением. Выписалась, поняла, что хочу жить, и отказалась от Ильи.
Год спустя Илья приехал ко мне на новогодние праздники. Попросил прощения, сказал, что не понимал, что творит, и что сейчас ничего не употребляет. Потом уехал обратно. Уж не знаю, как там работает опека, но он вернулся жить к родной матери-алкоголичке.
Сейчас Илье 20. В сентябре он приехал ко мне на месяц. Я помогла ему снять квартиру, устроила на работу. У него уже своя семья, ребенок. Эпилепсия у него так и не прошла, чудит иногда по мелочи.

Евгения, 41 год:

Когда сыну было десять лет, мы взяли под опеку восьмилетнего мальчика. Он был уже отказной: предыдущие опекуны вернули его через два года с формулировкой «не нашли общего языка». Мы сначала не поверили в этот вердикт. Ребенок произвел на нас самое позитивное впечатление: обаятельный, скромный, застенчиво улыбался, смущался и тихо-тихо отвечал на вопросы.
Уже потом по прошествии времени мы поняли, что это просто способ манипулировать людьми. В глазах окружающих он всегда оставался чудо-ребенком, никто и поверить не мог, что в общении с ним есть реальные проблемы.
Свою жизнь в нашей семье мальчик начал с того, что рассказал о предыдущих опекунах кучу страшных историй, как нам сначала казалось, вполне правдивых. Когда он убедился, что мы ему верим, то как-то подзабыл, о чем рассказывал (ребенок все-таки), и вскоре выяснилось, что большую часть историй он просто выдумал.
Он постоянно наряжался в девочек, во всех играх брал женские роли, залезал к сыну под одеяло и пытался с ним обниматься, ходил по дому, спустив штаны, на замечания отвечал, что ему так удобно.
Моего сына доводил просто до истерик: говорил, что мы его не любим, что он с нами останется, а сына отдадут в детский дом. Делал это втихаря, и мы долго не могли понять, что происходит. В итоге сын втайне от нас зависал в компьютерных клубах, стал воровать деньги.
Приемный мальчик умудрился довести мою маму - человека с железными нервами - до сердечного приступа.
С появлением приемного сына семья стала разваливаться на глазах. Я поняла, что не готова пожертвовать своим сыном, своей мамой ради призрачной надежды, что все будет хорошо. К тому, что его отдали в реабилитационный центр, а потом написали отказ, мальчик отнесся абсолютно равнодушно. Может, просто привык, а может, у него атрофированы какие-то человеческие чувства.

Приемный подросток изнасиловал кровную дочку в семье, бывшая воспитанница интерната гуляет с парнями ночи напролет, другой удочеренной девочке диагностировали неизлечимое заболевание — может ли это стать причиной возврата ребенка в детский дом? И как помочь семье, оказавшейся в тяжелейшем кризисе? Об этом корреспонденту рассказала Елена Мачинская – консультант горячей линии «Дети в семье», волонтер с многолетним стажем и приемная мама.

«Однажды Нюра спустила со второго этажа кровать»

Елена, в среде приемных родителей вы известны как волонтер, готовый помочь советом семьям, не справляющимся с воспитанием приемного ребенка. На чем основан ваш опыт?

У меня трое дочерей, двое из них – приемные, с очень непростым прошлым. Обе они были возвращены из приемных семей в детские дома, потом попали ко мне. Моя младшая дочь Нюра, например, пережила предательство дважды. Когда ей было 5 лет, от нее отказалась родная мать, решившая устроить личную жизнь с новым мужчиной, а когда исполнилось 9, вернула в детский дом приемная мама – мол, не прижилась.

Елена Мачинская. Фото — Наталья Короткова.

Могу сказать откровенно и без прикрас: то, что происходит с ребенком после двух предательств, - это ад, но не тот, мифический, который якобы ждет нас в загробной жизни, это ад в душе ребенка. В первый год Нюра на любое безобидное замечание закатывала многочасовые истерики, нападала на меня и сестер, била, резала и ломала вещи, однажды скинула со второго этажа кровать…

Каждый раз во время таких истерик она кричала: «Я знаю, я плохая, меня никто не полюбит, и ты тоже сдашь меня в детдом, поэтому я не буду тебя любить и слушаться!» Переживший предательство ребенок не верит в то, что его могут полюбить. Он живет в постоянном страхе перед новым предательством и во всем винит себя. Ребенку страшно привязываться к приемным родителям, ведь они тоже могут сдать его в детский дом. Такие дети нередко провоцируют конфликт, чтобы довести ситуацию до конца, вернуться в детский дом и уже ничего не бояться.

Я со своими детьми пережила все это и до сих пор переживаю. Поэтому, когда мне звонят приемные родители и рассказывают о том, насколько тяжело бывает с приемными детьми, говорят, что они задумываются о возврате в детский дом, я отлично их понимаю и очень хочу помочь. Просто разговором: когда человек осознает, что его опыт не уникален, что кто-то уже пережил нечто подобное и даже кое-что похуже, ему становится легче.

- Как часто опекуны и усыновители принимают решение о возврате?

Подсчитать количество реальных возвратов очень сложно. С юридической точки зрения фактический возврат часто может не считаться возвратом. Например, когда ребенка берут на гостевой режим с намерением в дальнейшем оформить опеку или усыновление, а потом, столкнувшись с первыми трудностями, отказываются.

И наоборот, когда оформляют возврат, хотя ребенок фактически не жил в семье, а, к примеру, находился в другом регионе на лечении под временной опекой воспитательницы или волонтера. Сложно учесть и случаи, когда опеку по каким-то причинам переоформляют в пределах одной семьи – формально это возврат, на деле ребенок остается в семье. Свести все эти ситуации в какую-то единую статистику невозможно. По оценкам некоммерческих организаций (очень примерным), в детские учреждения возвращается около 8-9% детей, устроенных в семьи. Это несколько тысяч человек в год.

О причинах возвратов

Почему это происходит? Вроде бы еще вчера люди радовались тому, что, наконец, нашли «свое счастье», и вдруг решают сдать это «счастье» назад, в детский дом.

Самая главная причина, на мой взгляд, – несоответствие желаемого и действительного, ожиданий и реальности. Иногда усыновители смотрят на все сквозь розовые очки и очень разочаровываются, когда, например, девочка, которая так мило улыбалась на фотографии, вдруг начинает показывать характер. Некоторые изначально считают, что их ребенок будет благодарен за то, что его спасли из детского дома, будет стараться учиться на «четверки» и «пятерки», вести себя «хорошо» и всячески соответствовать правилам семьи. А он даже на «тройки» не тянет, нет мотивации к учебе, серьезные проблемы с поведением.

Сравнение с кровными детьми в семье тоже обычно не в пользу приемного. В результате возникает разрыв между тем, как должен себя вести ребенок в представлении приемных родителей, и тем, как он себя ведет в реальности. И чем эта «дельта» больше, тем возврат более вероятен. Не все люди достаточно гибкие, чтобы приспосабливаться к альтернативным сценариям, не все готовы меняться – например, общаться с внезапно появившимися родственниками или работать с девиантным поведением.

Бывают и сильные разочарования: родительских сил не хватает, оба малыша орут… Фото — wordpress.com.

Другой достаточно распространенный «сценарий» возврата: у приемных родителей есть кровные маленькие дети, а когда в семью попадает еще и приемный ребенок (психологически травмированный, с депривацией), то он начинает забирать у мамы и папы очень много ресурсов – сил, времени… Родители понимают, сколь много они лишают своего малыша в угоду приемному. А когда приемный в борьбе за внимание родителей начинает еще и сознательно или бессознательно оттеснять кровного (например, может ударить или толкнуть «соперника», отбирать игрушки, ревновать), у родителей вскипает праведный гнев: «Я его пригрела на своей груди, а он мою кровинушку обижает!»

Подобное может случиться в любом возрасте детей, но, по моим наблюдениям, особенно часто это бывает, когда детей берут в семью в момент «гормонального всплеска» у матери, в первый год после рождения родного ребенка, когда маме хочется вскормить и обогреть всех детей в мире, когда она особенно чувствительна к фотографиям брошенных детей в интернете. «Возьму, обогрею, накормлю, будет две пары ножек по дому ходить», – на эмоциях решает женщина.

Иногда все складывается благополучно: адаптивный ребенок, не переживший слишком серьезного стресса или депривации, приспосабливается к семье, а семья приспосабливается к нему. Но, к сожалению, бывают и сильные разочарования: родительских сил не хватает, денег не хватает, оба малыша орут, одному надо гулять, другого надо вести в поликлинику, отец начинает психовать, мол, зачем мы его взяли, я же говорил… Подключается еще и свекровь, мама, друзья: «Зачем ты его взяла? Посмотри, какая агрессия, это же гены!» Напряжение растет как снежный ком, и возникает мысль о возврате.

- И помощи ждать неоткуда…

Да, часто бывает неоткуда. Если в Москве, Санкт-Петербурге и некоторых других крупных городах есть хорошие службы сопровождения приемных семей, то уже в городах поменьше, райцентрах и тем более в деревнях и селах найти тематического психолога, разбирающегося в сложностях приемных семей, практически невозможно. При этом с маленькими детьми не очень-то поедешь куда-то далеко за советом.

Хотя в некоторых областных центрах и есть службы психологической помощи, но работают там часто психологи, закончившие психологический факультет «местного филиала заборостроительного института», совершенно не имеющие представления об особенностях ребенка из детского учреждения. Что такой специалист может посоветовать? Я знаю о случае, когда молодая «психологиня» в ответ на описание ситуации с приемным ребенком не нашла, что ответить, кроме как: «Зачем вы такой груз на себя взяли? Наверное, лучше вам его вернуть и жить как раньше, у всех сирот плохие гены…» В ее мировоззрении не нашлось иного сценария, не нашлось иных слов, чтобы помочь семье.

- Может, в каких-то ситуациях есть смысл пойти за советом в церковь?

Мне известны такие примеры. Приемная мама уже почти взрослой 17-летней девушки, будучи глубоко верующим человеком, не могла принять поведение дочери. Она никак не соглашалась жить по правилам семьи (ее забрали уже 15-летней), гуляла по ночам с парнями, жаловалась на мать по пустякам в отдел опеки и заявляла, что хочет вернуться в родной город, где из детдома ее якобы заберет давняя подруга матери (которая обещала сделать это последние 8 лет, но в опеку так ни разу и не пришла).

Ситуация была достаточно напряженной, и сотрудники опеки сами уже предлагали приемной маме вернуть подростка в детское учреждение. Хоть мама и была на грани, но так поступить не могла: в ее картину мира возврат не вписывался. Но и терпеть хамство, пренебрежение, оскорбления со стороны приемного ребенка было невыносимо. Она сумела справиться со своими эмоциями, в том числе и благодаря священнику. Она договорилась с девочкой о том, что она доживет у них до 18 лет, хоть и не будет считать родителями. Со временем ситуация сгладилась.

Знаю и другой пример. Отчаявшаяся приемная мать обратилась к священнику, и он, выслушав, посоветовал вернуть ребенка в детский дом, хотя она как раз искала поддержки именно в решении оставить его в семье. Ведь кто такие священнослужители? Они не обладают какими-то особыми знаниями о приемных семьях, в этом вопросе они фактически такие же обыватели, как и все вокруг. Хорошо, если у священника хватит житейской мудрости разобраться в ситуации и попробовать понять ребенка, но так бывает не всегда. Советы «терпи и молись» часто не работают, когда нервная система истощена до предела. Поэтому в сложной ситуации лучше все-таки искать специалистов «в теме».

Несоответствие ожиданий реальности, наличие в семье кровных маленьких детей – какие еще факторы осложняют приемное родительство и могут спровоцировать возврат ребенка в детский дом?

Бывает, что меняется состав семьи (например, случается развод или, наоборот, у одинокой мамы появляется новый мужчина), и приемный ребенок, не очень-то прижившийся в семье, оказывается серьезной проблемой. О том, чтобы сдать в детский дом своего ребенка, чаще всего люди не задумываются, а вот приемный, в силу своей проблемности и недостаточно прочной эмоциональной связи, подвергается такому риску.

Причиной возврата может стать и какое-то заболевание ребенка, о котором не было известно на момент приема в семью. Например, люди брали, как им казалось, здорового и беспроблемного малыша, а уже дома, в ходе проведения обследования, выяснилось, что у мальчика серьезный диагноз. Родители оказались к такому не готовы, испугались, что не справятся, и после вернули ребенка в детский дом.

- Врагу не пожелаешь принимать такое решение.

Действительно, мир не черный и не белый, в нем множество оттенков. Незамужняя женщина, успешная, хорошо зарабатывающая, удочерила трехмесячную девочку – в народе это называется «для себя». Ушла в отпуск по уходу ребенком, занималась только малышкой. Постепенно стала замечать отставания в развитии. В год девочка не могла не только сидеть, но и удерживать головку, не развивалась умственно. Затем начались тяжелые припадки.

Время шло, мама заботилась о дочке, но здоровье малышки ухудшалось, диагноз был серьезный, требовалось постоянное наблюдение за состоянием и дыханием, 24 часа в сутки. Пришло время выходить на работу, надо было оплачивать съемную квартиру, лечение, лекарства, покупать ребенку все необходимое. Помочь маме было некому, она даже в магазин не могла выйти – больной дочери постоянно требовался присмотр. После долгих колебаний женщина решилась на разусыновление - теперь ребенок находится в больнице под наблюдением 24 часа в сутки, ее не выписывали домой. Решение далось приемной маме нелегко. Насколько я знаю, она до последних дней навещала ребенка.

Но бывает и так, что ребенка возвращают не из-за сложной жизненной ситуации, не из-за тяжелого диагноза, а из-за инфантильности приемных родителей и непонимания детской психологии. Однажды мне позвонила женщина: «Как мне вернуть ребенка в детский дом, чтобы для нас не было никаких юридических последствий, и мы смогли потом усыновить другого?»

Иногда приемные родители не понимают детской психологии. Фото — ichef.bbci.co.uk

Я была шокирована постановкой вопроса и стала уточнять детали. «У нас очень известная и обеспеченная семья, - было сказано мне, - у ребенка есть все самое лучшее, водитель, няня, гувернантка, а она, вы представляете, не хочет писать в прописи. Моя дочь в этом возрасте уже английский учила! А вчера вечером няня привела «это» ко мне перед сном пожелать спокойной ночи. А она зажала зубы и говорит «нет». Гены какой-то доярки! Это не наш уровень». Уточню, что на момент нашего разговора малышке было всего 3 года, она попала в эту семью младенцем, притом совершенно здоровым!

«Вписался в семью, а потом вдруг изнасиловал 4-летнюю кровную дочь»

Такие случаи действительно шокируют. Но всегда ли в возврате виноваты приемные родители? Может, часть вины лежит и на детях, особенно когда речь идет о подростках? Одна приемная мама на условиях анонимности рассказывала мне о том, насколько сложной была адаптация ее 14-летнего приемного сына. Однажды он высунул в окно и удерживал на руках на высоте 10 этажа ее кровную двухлетнюю дочь… Малышка извивалась и кричала, а он улыбался.

Дети не виноваты в том, что оказались заложниками той ситуации, в которую попали. Ненормальное поведение детей в ненормальной жизненной ситуации как раз нормально. Но, к сожалению, иногда возврат неизбежен, как вы выразились, «по вине детей». Такое бывает редко, но все же случается.

Недавно мне довелось общаться с приемной мамой, которая взяла в семью 14-летнего мальчика. Она «влюбилась» в него по фотографии, полгода ездила в детский дом, улаживала проблемы с документами, привязалась к нему и в итоге забрала. Мальчик вроде бы вписался в семью, все шло хорошо. А спустя месяц он вдруг изнасиловал их кровную 4-летнюю дочь!

«А что такого, - сказал подросток, - у нас в детдоме все так делали». Выяснилось это не сразу: мама заметила, что с дочкой что-то не так, но девочка долго ничего не рассказывала, так как была очень запугана. Оказалось, старший брат предложил ей «поиграть» и ничего не говорить маме, а то мама, дескать, ее накажет. Такие «игры» продолжались месяц. Мальчик приставал и к другим детям в семье (их четверо), но там до откровенного насилия не дошло. Когда об этом узнал папа, у него случился инсульт. Он однозначно сказал, что терпеть в своем доме насильника дочери не будет и не хочет его видеть к тому моменту, как вернется из больницы.

Вот как помочь этой семье? Живут они в маленьком сибирском поселке, затерянном в многих сотнях километров от крупных городов, никаких служб сопровождения приемных семей нет и в помине. Мама позвонила мне, я посоветовала ей обратиться по телефону к сильному психологу в Москве, который работает с темой сексуального насилия.

Психологи после консультаций коллегиально рекомендовали маме вернуть парня в детский дом, поскольку жертве насилия (то есть младшей дочери) нельзя постоянно находиться рядом с насильником, особенно в отсутствие возможности сопровождения семьи и психологической реабилитации ребенка. И надо сказать, что даже после этого, несмотря на однозначную позицию мужа и рекомендации психологов, мама сомневалась – оставить его в семье или вернуть… Из тех возвратов, о которых мне известно, это единственный, который лично я понимаю.

То есть если приемные дети совершают какое-либо насилие в семьях, вы готовы оправдать родителей, возвращающих их в детские дома?

Не совсем, тут очень тонкая грань. Приемные дети нередко отличаются повышенным уровнем агрессии, проявляют какое-либо насилие по отношению к другим членам семьи. Но это не повод возвращать их в детский дом, ведь в той системе координат, в которой они жили раньше, такое поведение было нормальным. Как выжить, к примеру, на улице, не будучи агрессивным? Вопрос в том, насколько готовы взрослые понять и принять поведение глубоко травмированного ребенка. Кто-то работает и с серьезным девиантным поведением, и с серьезными диагнозами, а кого-то настолько раздражает нежелание малышки писать в прописи, что он готов вернуть ее в детский дом.

«Очень тяжело жить и постоянно бояться: вернут или не вернут»

- Что переживает ребенок, вернувшись в детский дом из приемной семьи?

Ребенок сначала потерял своих кровных родителей – они либо умерли, либо лишены родительских прав, либо бросили его. Это уже очень серьезная травма. Потом его берут приемные родители – ребенок привязывается к ним, учится любить, учится доверять. И вдруг они тоже его предают. Что чувствует ребенок? Он больше не в силах никого полюбить, привязаться к кому-то.

Девочка, пережившая возврат в детдом из приемной семьи, написала письмо новой приемной маме.

Он словно говорит себе: «Я больше не буду привязываться, чтобы снова не быть преданным». В новой приемной семье начинаются провокации и истерики – ребенок неосознанно делает все, чтобы его опять вернули в детский дом. Потому что очень тяжело жить и постоянно бояться: вернут или не вернут. Пусть уже сразу вернут, думает ребенок. В детдоме спокойнее: не надо привыкать к новым родственникам, не надо жить в страхе перед неопределенностью.

Может быть, детям, пережившим возврат, действительно не нужна семья? Зачем рисковать, ведь с новыми родителями тоже что-то может пойти не так? В некотором роде в детском доме действительно спокойнее?

Семья нужна всем детям, это архиважно для нормального развития. А детям, пережившим предательство, семья нужна особенно. Но только очень ответственные родители - ресурсные опытные приемные семьи, которые с пониманием отнесутся ко всем возможным трудностям. Такие, чтобы ребенок чувствовал: они не предадут ни при каких обстоятельствах.

Увы, травмированные дети часто повторно попадают к родителям, которые не готовы к серьезным проблемам. Они просто не знают, что то, с чем им придется столкнуться, может оказаться пострашнее иных психиатрических диагнозов. Ребенок ведь выглядит милым и симпатичным – на первый взгляд не видно, насколько сильно он травмирован. Между тем у него совершенно нет опыта выстраивания нормальных человеческих отношений. Попав в семью, ребенок часто дает откат назад, как бы возвращается в детство. Пятилетние дети могут, например, начать сосать палец, раскачиваться перед сном. И постоянно провоцировать своих новых родителей, проверяя их на прочность. Поэтому нередки случаи, когда ребенка возвращают снова и снова. Это очень страшно.

«Приемные родители не рассчитывают свои силы…»

В волонтерской среде вектор общественного мнения всегда направлен на однозначное осуждение приемных родителей, которые возвращают детей в детские дома. Про них говорят: «Наигрались и вернули, как котенка». А ведь бывает, что люди просто оказались в невероятно сложной жизненной ситуации. Разве можно, например, осудить маму, которая возвращает в детдом приемного ребенка, потому что его поведение систематически угрожает жизни ее кровного сына? Может, всем нам надо стараться проявить больше понимания и по отношению к приемным родителям тоже?

Понимание пониманием, но взрослый человек должен нести ответственность за свои поступки. У меня не всегда получается посочувствовать приемным родителям, увы. Да, я искренне сопереживала родителям, чья кровная дочь оказалась изнасилованной приемным подростком, – тут уж действительно ничего не поделаешь, мальчика пришлось вернуть в детский дом. Мне искренне жаль и маму, которая в одиночку три года вертелась как белка в колесе, пытаясь поставить на ноги малышку с тяжелейшим диагнозом, и в какой-то момент сдалась, но при этом продолжала заботиться о ребенке до его смерти.

Но при этом я слишком часто вижу упрямство и нежелание взглянуть на ситуацию с другой стороны. Ведь как рассуждают многие? «Да, нам рассказывали про сложные случаи и про возвраты, но с нами этого не случится. Мы-то не дураки, мы видим людей насквозь, мы «такого» брать не будем, мы возьмем здорового, хорошего ребенка». Такая вот иллюзорность восприятия.

Больше быть возращенными в детдом рискуют дети, попадающие в так называемые «благополучные» семьи. Фото — detki.guru.

Люди не рассчитывают свои силы, не продумывают, как будут себя вести в разных ситуациях. Что мы будем делать, если ребенок будет, например, воровать? Если будут серьезные трудности с обучением? Если он просто будет мне неприятен на каком-то физиологическом уровне? Об этом мало кто всерьез задумывается. В итоге получаются возвраты – например, недавно в детский дом в Благовещенске вернули маленького мальчика Сашу, он пробыл в семье меньше недели. Разве два дня достаточно, чтобы хотя бы попытаться наладить контакт, дать ребенку адаптироваться, проявить себя?

Но всего ведь не предусмотришь, и к тому же многие приемные родители уже имеют опыт воспитания детей – своих кровных.

Это совершенно другое. Кровные дети, как правило, не оказываются забытыми в мороз на улице, не становятся свидетелями пьяных драк родителей, не голодают, их не бьют и не насилуют, - это другие дети, и ведут они себя по-другому. С ними, как правило, несравнимо легче.

Вообще, как ни странно, приемные родители, которые обладают определенным педагогическим опытом (педагоги, психологи, многодетные мамы и папы), по моим наблюдениям, чаще других возвращают в детские дома «трудных детей». Также больше рискуют дети, попадающие в так называемые «благополучные» семьи – культурные, образованные, с высоким доходом.

Мне кажется, все дело в том, что пресловутая «дельта», то есть разница между поведением приемного ребенка и ожиданиями семьи, в этом случае становится критически большой. В семьях «попроще», там, где родители – простые трудяги, от приемного ребенка обычно и не ждут, что он будет интересоваться французской поэзией. Ну, выругался он матом – и что такого? Не знает в 14 лет названия материков? Ну и ладно, родители и сами, бывает, путаются в географии. Увидели его пьющим пиво на улице? Отругают, но трагедии из этого делать не будут. А вот семье, где родители, к примеру, учителя, а дедушка профессор, всего это может показаться «слишком много».

«Судьбы детей зачастую решаются некомпетентными людьми»

Как помочь приемной семье, оказавшейся в настолько тяжелом положении, что родители задумываются о возврате ребенка в детский дом?

Иногда бывает достаточно поговорить. Час, два, а то и три-четыре… Когда человек узнает, что кто-то уже проходил через нечто подобное, он понимает, что справиться с ситуацией все же можно. Семья решает сделать еще одну попытку все наладить, проходит время, все как-то потихоньку сглаживается, и тема возврата уходит из разговоров. Бывает, что семье необходима консультация хорошего тематического психолога или врача.

Иногда уставшей и вымотанной маме просто требуется передышка на несколько часов в неделю – достаточно найти хорошую няню, как снова находятся силы.

Я стараюсь стать отправной точкой для дальнейшей работы – помочь договориться с хорошим психологом, найти тематическую группу поддержки для родителей в интернете, подключить благотворительный фонд, порекомендовать врача.

А если говорить о какой-то системной помощи приемным семьям, в масштабах страны? Что бы вы сделали, если бы вдруг оказались, условно говоря, министром по делам детей-сирот?

Сложно сказать, но, пожалуй, я бы начала с подготовки специалистов, работающих в службах сопровождения и органах опеки и попечительства. Сегодня судьбы детей зачастую решаются людьми, совершенно не обладающими нужными профессиональными компетенциями и образованием. Я лично встречала в отделах опеки специалистов, которые искренне считают, что детей с инвалидностью или с трудным поведением в семьи берут только очень меркантильные люди, чтобы наживаться, получая зарплату приемного родителя.

Конечно, научить кого-то по-человечески, тонко относиться к людям сложно. Но для начала было бы хорошо, если бы сотрудники опеки сами проходили обучение хотя бы в школе приемных родителей, чего сейчас требуют от всех кандидатов.

Необходимо также серьезно развивать службу психологического сопровождения приемных семей, но это требует финансирования. Сейчас нечто подобное есть только в крупных городах, в глубинке получить профессиональную психологическую помощь практически невозможно.

На мой взгляд, сейчас главная проблема – недостаточное количество специалистов, которые могли бы обучать и готовить сотрудников на местах. Нет таких вузов, где бы готовили специалистов сопровождения приемных семей. Это достаточно узкая специализация, а в сфере психологии нередко можно встретить шарлатанов от науки. Например, недавно на одном семинаре, на который мне «повезло попасть», доктор психологических наук всерьез рассказывал о том, что детей в семью надо устраивать в первую очередь с учетом гороскопа…

Государство пока не может предложить серьезной и системной психологической помощи приемным семьям. Самый «продвинутый» сектор в этом плане – некоммерческие организации. Например, фонд «Отказники» уже несколько лет проводит обучение сотрудников отделов опеки и других специалистов, связанных с темой семейного устройства. Благотворительные фонды на сегодняшний день лучше понимают ситуацию и работают более результативно, не будучи связанными бюрократическими процедурами и регламентами. Думаю, стоит опереться на их опыт, действовать в этом направлении. И тогда счастливых историй с хэппи-эндом станет значительно больше.

Добавить в избранное 2

3 комментария

Светлана

Здравствуйте! Помогите разобраться, мы хотим взять под опеку ребёнка. Из детского дома предложили милую девочку, которая была возвращена из двух приёмных семей. Мы познакомились с ней, на попытку больше узнать что произошло и почему вернули психологи не говорят, но очень хвалят ребёнка и воспитатели тоже, да и мы тоже вроде ничего плохого сказать не можем. Простите меня пожалуйста помогите разобраться с ситуацией, мы боимся что вдруг для такой ситуации у нас совсем нет опыта… Что нам делать, посоветуйте пожалуйста. Девочке 9 лет. Спасибо!
- Ирина
  
  Не стоит. Это дорога в ад. Очень трудный возраст, или прочтите книгу Ненси Томас «Когда любви недостаточно», хотя бы будете понимать, о чем речь.
Екатерина Фомина

трудная тема — отказники.
у нас сейчас такой ребёнок, вторая попытка на счастье.
держит нас в натянутом состоянии)))

– Почему, согласно статистике, больше всего происходит возвратов тех детей, которые находятся под родственной опекой?

– Родственная опека падает на людей, условно говоря, без их свободного выбора, без их вдумчивых рассуждений и раздумий. В семье что-то случилось, и приходится брать ребенка-родственника. Часто сама принимающая семья очень травмирована: вдруг что-то случилось с родителями этого ребенка, и нужно с этим справляться. Получается, что ресурса на самого ребёнка не хватает.

Очень часто под родственную опеку внуков берут бабушки, которые, получается, сами потеряли своего ребенка (отца или мать их внука): из-за болезни, из-за аварии, из-за алкоголизма, из-за психического заболевания.

Когда ребенок достигает подросткового возраста, они просто перестают справляться. Накапливаются неразрешённые конфликты. Помощи родственникам-опекунам практически нет никакой, сопровождения никакого.

Такая форма семейного устройства, как опека, вообще традиционно не попадает в поле внимания тех, кто отвечает за сопровождение семьи. Считается, хорошо, что ребенок остался в семье, а раз так, то родственники уже точно справятся сами. Но не все всегда получается так. Поскольку, повторяю, сами семьи травмированы, потому что ведь не от хорошей жизни они оформили родственную опеку.

Иногда получается, что все службы сконцентрированы на том, чтобы устроить к ним ребенка, а каково их психологическое состояние – никого не волнует, никто даже не спросит этих бабушек, дедушек: «Как пережили трагедию, что произошло с вашим сыном или с вашей дочерью?»

– Что касается других форм семейного устройства?

– Здесь возвратов меньше. Особенно минимальны они при усыновлении.

Почему все-таки происходят возвраты? Причины здесь бывают разные. В целом – люди не справляются с ситуацией. На самом деле, никто же не берет ребёнка из учреждения, чтобы однажды вернуть его обратно. Уже потом люди понимают, что не справляются, не хватает ресурсов.

Случается, в семье происходят какие-то непростые, трудно переживаемые события, от которых никто не застрахован. Например, брали ребёнка в полную семью с нормальным уровнем дохода. Потом кто-то из близких заболел, умер, супруги развелись, или произошло еще что-то – и всё, не хватает ресурсов.

– Почему именно среди усыновителей минимальный процент возвратов?

– Все-таки когда люди выбирают такую форму семейного устройства, как усыновление, это значит, что у них уже в самом начале высокий процент решимости. Поскольку в каком-то смысле идет предварительный отбор. Ведь можно не усыновлять через суд, а поступить проще – лишь взять ребёнка под опеку, например. Поэтому те, кто настойчиво усыновляет, – настроены решительно.

Еще такой момент, что усыновляют обычно маленьких детей. И, соответственно, когда дети в семье с самого раннего возраста, потом реже возникают какие-то непреодолимые сложности.

В приёмную же семью берут и подростков, с ними могут начаться проблемы, которые непросто преодолеть.

– Можно ли как-то заранее обезопасить себя и ребенка от возврата?

– Гарантированно на сто процентов никогда нельзя ни от чего никого обезопасить. Можно максимально подготовиться. Пройти хорошую школу приемных родителей. Максимально оценить, просчитать ресурсы своей семьи, свои возможности.

При этом, как бы ни были подготовлены приёмные родители, мысли о возврате возникают у многих. Это нормально и обычно происходит в первые месяцы пребывания ребёнка в семье, когда родители не привыкли к новой ситуации, им тяжело, вдруг кажется непонятным, зачем они в ввязались в эту историю. При этом единицы переходят от мыслей к действию.

Так что говорить нужно скорее не о том, как предотвратить отказы в принципе, а о том, что делать, если такие мысли у родителей возникают. В этом случае приёмным родителям нужно не ругать себя и терпеть, а искать помощи, обращаться за ней к специалистам.

– Как понять, что родители всё-таки не справляются, что ситуация действительно критическая, что уже бессмысленно бороться?

– К сожалению, со стороны это никогда не скажешь. Сама семья решает, оценивает запас собственных сил. Бывает, что семья сдается слишком рано, хотя там можно было еще постараться. А бывает, что ничего уже сделать нельзя, и самой семье нужна какая-то помощь, поддержка, реабилитация, чтобы восстановиться после случившегося. Может же быть такое, что ребенок не прижился и сам захотел уйти. Случается, помощь специалистов нужна ребенку.

То есть это тяжелая ситуация для всех участников процесса. И неправильно с ней оставаться один на один.

– То есть отказы – не обязательно инициатива приёмных родителей?

– Конечно. Ситуации складываются по-разному. Бывает, что ребенок настолько травмирован по линии привязанности, что ему сложно создать новую.

А бывает, что дети (я знаю много примеров), которые в такой ситуации ушли, потом поддерживали отношения с теми людьми, которые пытались стать им приёмными родителями. Общаться с этими людьми как с хорошими знакомыми им оказалось проще, чем воспринимать их в качестве родителей.

То есть, нужно смотреть на особенности внутри каждой ситуации, которая по-своему сложна.

Поэтому так необходимо, чтобы были службы сопровождения, чтобы люди обращались за помощью в любом случае.

– Грамотное сопровождение семей, которые взяли ребёнка – необходимо. Но специалистов не хватает, особенно если речь не о больших городах. Как быть людям, которые живут в маленьких городках, посёлках, где непросто найти профессионала в области поддержки семейного устройства?

– Все равно следует изыскивать какой-то ресурс поддержки. Это могут быть пусть даже знакомые, которые способны выслушать, эмоционально поддержать. Нужно искать интернет-ресурсы, где можно спросить совета, пожаловаться, попросить поддержки. То есть все равно нужно ее искать, любыми способами. Ведь иногда становится легче, если ты просто выговоришься, если кто-то тебя выслушает и скажет: «Да, тяжело тебе». И порой уже этого хватает, чтобы справляться дальше.

– Как рассчитать свои силы тому, кто берёт в свою семью ребенка-инвалида? Ведь бывает, что болезнь развивается так, что приёмные родители, уже не один год воспитывавшие ребёнка в семье, дома справиться не в состоянии и отдают его вновь в учреждение.

– Рассчитать на сто процентов ничего нельзя, это я уже говорила. Всё будет развиваться непредсказуемо. Понятно, что нужно всё узнать о конкретном заболевании, расспросить, как оно может развиваться, какие существуют перспективы, взвесить ресурсы своей семьи. Но соломку-то гарантировано никто не подстелет.

– А что делать, если уже позднее всплыл диагноз, о котором в учреждении не сказали?

– То, что делают с любым диагнозом: идти к врачам, искать помощи, разбираться. А дальше – по ситуации. И снова я скажу о том, что необходима индивидуальная поддержка, в том числе семьям с детьми-инвалидами. Потому что общего универсального ответа нет, есть индивидуальные случаи конкретной семьи, которые нужно решать.

– Существуют ли возвраты в других странах?

– Возвраты есть везде и везде их число невелико – и в мире, и в России. Конечно, правильно, воспринимается как норма, что если человек взял ребенка, взял на себя за него ответственность, то не должен его возвращать из-за того, что стало трудно, что ребёнок не понравился, что он разочарован тем, что родительство оказалось не таким счастливым, как представлялось. Это все правильно, конечно. Но при этом надо понимать, что невозможно довести число возвратов до нуля. Это все равно когда-то будет происходить.

– Если люди вернули ребёнка в учреждение, у них больше нет шанса вновь стать приёмными родителями?

– Бывает по-разному. Многое тут зависит от того, как происходил процесс возвращения ребёнка в учреждение, как они расстались с ним. Это очень важно – правильно расстаться с ребенком, чтобы не вешать на него вину за случившееся, не сваливать ответственность, принять решение, готовы ли они дальше общаться, даже если ребёнок не будет с ними жить, или не готовы? Важно по-человечески объяснить ему всё происходящее, не обманывая и не обвиняя.

Теоретически, по закону, если люди не справились и вернули ребёнка сами, они вновь не могут стать приёмными родителями. Но в реальности бывает по-разному.

Я знаю немало семей, которые, так сказать, справились со второго захода. Но, надо сказать, что у них у всех случаи возврата были очень непростыми для них, они очень старались избежать их. Делали для ребенка все, что можно, чтобы как-то облегчить ситуацию, чтобы он не чувствовал себя виноватым после возврата.

Для меня принципиально важен именно этот вопрос. Даже не сам факт, вернули или нет, а как вели себя в этой ситуации. Потому что бывает, что сами дети не приживаются в семье по разным причинам. Не удержишь же ребёнка насильно?

– К вам за консультациями часто приходят люди, которые боятся, что могут отказаться от ребенка?

– Конечно, я работаю на кризисном консультировании. В некоторых случаях людям потом удаётся справиться с ситуацией, в некоторых – уже нет. Тут важно, на какой стадии пришёл человек. Если тогда, когда есть силы что-то делать, то ребёнок чаще остаётся в семье, сложности преодолеваются. А кто-то приходит уже тогда, когда полностью выгорел и уже не способен ни на что.

– Как вы думаете, почему в СМИ часто появляется информация, что у нас в России большое число возвратов, что возвращают усыновленных детей? Ведь реальности это не соответствует?

– Потому что журналисты не вникают в тему, не могут разобраться, что, например, если ребёнка из-под опеки усыновили, то документально фиксируется отмена опеки. То есть по бумагам – «отказ». Таких «мелочей» множество.

Журналисты, чиновники говорят странные вещи. Валентина Петренко, представитель комитета Совета Федерации по социальной политике сообщила, что две трети усыновлённых детей у нас возвращают. Где она взяла эти данные – загадка.

Вот от общей некомпетентности, нежелания разобраться и получается картина, не соответствующая реальности.

По статистике на 2016 год, более 148 тысяч детей из детских домов воспитывалось в приемных семьях. Пять тысяч из них вернулись обратно в детдом. Отказавшиеся от приемных детей женщины , каково это – быть матерью неродного ребенка и что подтолкнуло их к непростому решению.

Ирина, 42 года

В семье Ирины воспитывалась дочь, но они с мужем хотели второго ребенка. Супруг по медицинским показаниям больше не мог иметь детей, пара решилась на усыновление. Страха не было, ведь Ирина работала волонтером и имела опыт общения с отказниками.

— Я пошла вопреки желанию родителей. В августе 2007 года мы взяли из дома малютки годовалого Мишу. Первым шоком для меня стала попытка его укачать. Ничего не вышло, он укачивал себя сам: скрещивал ноги, клал два пальца в рот и качался из стороны в сторону. Уже потом я поняла, что первый год жизни Миши в приюте стал потерянным: у ребенка не сформировалась привязанность. Детям в доме малютки постоянно меняют нянечек, чтобы не привыкали. Миша знал, что он приемный. Я доносила ему это аккуратно, как сказку: говорила, что одни дети рождаются в животе, а другие - в сердце, вот ты родился в моем сердце.

Ирина признается, маленький Миша постоянно ею манипулировал, был послушным только ради выгоды.

— В детском саду Миша начал переодеваться в женское и публично мастурбировать. Говорил воспитателям, что мы его не кормим. Когда ему было семь, он сказал моей старшей дочери, что лучше бы она не родилась. А когда мы в наказание запретили ему смотреть мультики, пообещал нас зарезать.

Миша наблюдался у невролога и психиатра, но никакие лекарства на него не действовали. В школе он срывал уроки и бил сверстников. У мужа Ирины закончилось терпение и он подал на развод.

— Я забрала детей и уехала в Москву на заработки. Миша продолжал делать гадости исподтишка. Мои чувства к нему были в постоянном раздрае: от ненависти до любви, от желания прибить до душераздирающей жалости. У меня обострились все хронические заболевания. Началась депрессия.

По словам Ирины, Миша мог украсть у одноклассников деньги, а выделенные ему на обеды средства спустить в игровом автомате.

— У меня случился нервный срыв. Когда Миша вернулся домой, я в состоянии аффекта пару раз его шлепнула и толкнула так, что у него произошел подкапсульный разрыв селезенки. Вызвали «скорую». Слава богу, операция не понадобилась. Я испугалась и поняла, что надо отказаться от ребенка. Вдруг я бы снова сорвалась? Не хочу садиться в тюрьму, мне еще старшую дочь поднимать. Через несколько дней я пришла навестить Мишу в больнице и увидела его в инвалидном кресле (ему нельзя было ходить две недели). Вернулась домой и перерезала вены. Меня спасла соседка по комнате. Я провела месяц в психиатрической клинике. У меня тяжелая клиническая депрессия, пью антидепрессанты. Мой психиатр запретил мне общаться с ребенком лично, потому что все лечение после этого идет насмарку.

После девяти лет жизни в семье Миша вернулся в детский дом. Спустя полтора года юридически он все ещё является сыном Ирины. Женщина считает, что ребенок до сих пор не понял, что произошло, он иногда звонит ей и просит что-нибудь ему купить.

— У него такое потребительское отношение ко мне, как будто в службу доставки звонит. У меня ведь нет разделения - свой или приемный. Для меня все родные. Я как будто отрезала от себя кусок.

После случившегося Ирина решила выяснить, кто настоящие родители Миши. Оказалось, у него в роду были шизофреники.

— Он симпатичный мальчишка, очень обаятельный, хорошо танцует, и у него развито чувство цвета, хорошо подбирает одежду. Он мою дочь на выпускной одевал. Но это его поведение, наследственность все перечеркнула. Я свято верила, что любовь сильнее генетики. Это была иллюзия. Один ребенок уничтожил всю мою семью.

Светлана, 53 года

В семье Светланы было трое детей: родная дочь и двое приемных детей. Двое старших уехали учиться в другой город, а самый младший приемный сын Илья остался со Светланой.

— Илье было шесть, когда я забрала его к себе. По документам он был абсолютно здоров, но скоро я начала замечать странности. Постелю ему постель - наутро нет наволочки. Спрашиваю, куда дел? Он не знает. На день рождения подарила ему огромную радиоуправляемую машину. На следующий день от нее осталось одно колесо, а где все остальное - не знает.

После нескольких обследований у невролога Илье поставили диагноз – абсансная эпилепсия. Для заболевания характерны кратковременные отключения сознания.

— Со всем этим можно было справиться, но в 14 лет Илья начал что-то употреблять, что именно - я так и не выяснила. Он стал чудить сильнее прежнего. Все в доме было переломано и перебито: раковина, диваны, люстры. Спросишь у Ильи, кто это сделал, ответ один: не знаю, это не я. Я просила его не употреблять наркотики. Говорила: окончи девятый класс, потом поедешь учиться в другой город, и мы с тобой на доброй ноте расстанемся. А он: «Нет, я отсюда вообще никуда не уеду, я тебя доведу».

Спустя год ссор с приемным сыном Светлана попала в больницу с нервным истощением. Тогда женщина приняла решение отказаться от Ильи и вернула его в детский дом.

— Год спустя Илья приехал ко мне на новогодние праздники. Попросил прощения, сказал, что не понимал, что творит, и что сейчас ничего не употребляет. Потом уехал обратно. Уж не знаю, как там работает опека, но он вернулся жить к родной матери-алкоголичке. У него уже своя семья, ребенок. Эпилепсия у него так и не прошла, чудит иногда по мелочи.

Евгения, 41 год

Евгения усыновила ребенка, когда ее родному сыну было десять. От того мальчика отказались предыдущие приемные родители, но несмотря на это, Евгения решила взять его в свою семью.

— Ребенок произвел на нас самое позитивное впечатление: обаятельный, скромный, застенчиво улыбался, смущался и тихо-тихо отвечал на вопросы. Уже потом по прошествии времени мы поняли, что это просто способ манипулировать людьми. В глазах окружающих он всегда оставался чудо-ребенком, никто и поверить не мог, что в общении с ним есть реальные проблемы.

Евгения стала замечать, что ее приемный сын отстает в физическом развитии. Постепенно она стала узнавать о его хронических заболеваниях.

— Свою жизнь в нашей семье мальчик начал с того, что рассказал о предыдущих опекунах кучу страшных историй, как нам сначала казалось, вполне правдивых. Когда он убедился, что мы ему верим, то как-то подзабыл, о чем рассказывал (ребенок все-таки), и вскоре выяснилось, что большую часть историй он просто выдумал. Он постоянно наряжался в девочек, во всех играх брал женские роли, залезал к сыну под одеяло и пытался с ним обниматься, ходил по дому, спустив штаны, на замечания отвечал, что ему так удобно. Психологи говорили, что это нормально, но я так и не смогла согласиться с этим, все-таки у меня тоже парень растет.

Учась во втором классе, мальчик не мог сосчитать до десяти. Евгения по профессии преподаватель, она постоянно занималась с сыном, им удалось добиться положительных результатов. Только вот общение между матерью и сыном не ладилось. Мальчик врал учителям о том, что над ним издеваются дома.

— Нам звонили из школы, чтобы понять, что происходит, ведь мы всегда были на хорошем счету. А мальчик просто хорошо чувствовал слабые места окружающих и, когда ему было нужно, по ним бил. Моего сына доводил просто до истерик: говорил, что мы его не любим, что он с нами останется, а сына отдадут в детский дом. Делал это втихаря, и мы долго не могли понять, что происходит. В итоге сын втайне от нас зависал в компьютерных клубах, стал воровать деньги. Мы потратили полгода, чтобы вернуть его домой и привести в чувство. Сейчас все хорошо.

Сын довел маму Евгении до сердечного приступа, и спустя десять месяцев женщина отдала приемного сына в реабилитационный центр.

— С появлением приемного сына семья стала разваливаться на глазах. Я поняла, что не готова пожертвовать своим сыном, своей мамой ради призрачной надежды, что все будет хорошо. К тому, что его отдали в реабилитационный центр, а потом написали отказ, мальчик отнесся абсолютно равнодушно. Может, просто привык, а может, у него атрофированы какие-то человеческие чувства. Ему нашли новых опекунов, и он уехал в другой регион. Кто знает, может, там все наладится. Хотя я в это не очень верю.

Анна (имя изменено)

— Мы с мужем не могли иметь детей (у меня неизлечимые проблемы по женской части) и взяли ребенка из детского дома. Когда мы его брали, нам было по 24 года. Ребенку было 4 года. С виду он был ангел. Первое время не могли нарадоваться на него, такой кудрявенький, хорошо сложен, умный, по сравнению со своими сверстниками из детдома (не для кого не секрет, что дети в детдоме плохо развиваются). Конечно, мы выбирали не из принципа, кто симпатичнее, но к этому ребенку явно лежала душа. С тех пор прошло почти 11 лет. Ребенок превратился в чудовище — ВООБЩЕ ничего не хочет делать, ворует деньги у нас и у одноклассников. Походы к директору для меня стали традицией. Я не работаю, посветила жизнь ребенку, проводила с ним все время, старалась быть хорошей, справедливой мамой… не получилось. Я ему слово — он мне «иди на***, ты мне не мать/да ты *****/да что ты понимаешь в моей жизни». У меня больше нет сил, я не знаю, как на него повлиять. Муж устранился от воспитания, говорит, чтобы я разбиралась сама, т. к. (цитирую) «я боюсь, что если я с ним начну разговаривать, я его ударю». В общем, я не видела выхода, кроме как отдать его обратно. И да. Если бы это мой ребенок, родной, я бы поступила точно так же.

Наталья Степанова

— Маленький Славка мне сразу полюбился . Одинокий и застенчивый малыш выделялся из ребячьей толпы в социальном центре помощи детям. Мы забрали его в первый же день знакомства. Однако уже через две недели забили тревогу. Внешне спокойный и добрый мальчик неожиданно стал проявлять агрессию к домашним питомцам. Сначала Слава повесил на кухне новорожденных котят, предварительно обмотав их проволокой. Затем объектом его внимания стали маленькие собачки. В итоге на счету малолетнего душегуба оказалось не менее 13 загубленных жизней. Когда началась череда этих жестоких поступков, мы сразу же обратились к детскому психологу. На приеме специалист нас успокоила и посоветовала уделять Славе больше времени и дать понять, что мы любим его. Мы пошли навстречу и летом уехали в деревню, подальше от шумного города. Но там ситуация стала ещё хуже. На очередной консультации психолог объяснила нам, что Славке необходима специализированная помощь. А так как я в положении, мы решили, что сына лучше отдать обратно в детский дом. Мы до последнего надеялись, что у мальчика вскоре пройдет агрессия, а вместе с ней и желание убивать. Последней каплей терпения стали три тела растерзанных щенят. Словно по сценарию фильма ужасов, в очередной раз воспользовавшись отсутствием взрослых, малыш в одиночку жестоко забил четвероногих до смерти.

August 24, 2017, 6:00 AM

«Бог неслучайно не дает детей». Екатеринбурженка рассказала, почему вернула ребенка в детдом

Как взять ребенка из детдома и не сдать его обратно. Людей, которые готовы сделать этот важный шаг, часто пугают бюрократическими препонами и ответственностью, но редко говорят о том, что происходит после того, как чужой малыш появляется в вашем доме. Этот материал ЕАН - о женщине, которая решилась попробовать. О том, насколько сложно взять воспитанника приюта, как адаптации ребенка «помогают» психологи и педагоги и почему героине пришлось расстаться с одной из приемных дочек.

Все имена изменены, чтобы мы могли передать правдивую историю без купюр.

Предыстория

В 44 года Ирина, у которой к тому времени уже был взрослый сын, взяла на воспитание первую приемную дочь. Потом - еще двух. Сейчас подумывает о новом приемном ребенке. Воспитанием Ирина занимается одна, без мужа. Вместе с семьей живет ее мама, которая приемным детям была не особо рада. Зато родной сын Ирины эту идею приветствовал, и теперь одна из приемных сестер нянчится с его детьми.

Алиса

«Мысли были еще давно, когда я работала акушеркой и видела, как мамы отказываются от детей. А потом родила собственного сына, жизнь кипела… Стала массажистом. Много работала, ездила на Север. Мысли о приемном ребенке иногда возвращались. Тем временем сыну исполнилось 18. Ему было уже не до меня… Одна из моих пациенток тогда рассказала, что взяла на воспитание девочку и что ей запомнилась еще одна воспитанница приюта: хорошая такая, симпатюлька. А потом пациентка сообщила, что ту девочку забрали у приемной мамы, которая оказалась ненормальной. Они уже прожили вместе три года.

Проблема всплыла, когда ребенок перестал ходить в школу: женщина заперлась дома и девочку тоже не выпускала.

Тогда я решилась. Моя клиентка сказала, что нужно пойти к инспектору соцзащиты, и та дала список из 21 справки, которые надо собрать. Проблем особых с этим не было - справки собрала за месяц. Я пришла в детдом для музыкально одаренных детей, пообщалась с Алисой, и мы друг другу понравились. Ей было девять лет, это было восемь лет назад. А потом получилось, что места много, почему бы не взять еще?

Маша

Через несколько лет я взяла вторую девочку - Машульку, а еще через год - Веронику. Из того же детдома. Маша на год старше Вероники.

Когда я взяла Машульку, она была до того очаровательная - я всем своим знакомым говорила, что нужно разбирать детей из детдомов, если все они такие. Творческая личность, умела всем понравиться. Но, видимо, с появлением третьей девочки - Вероники - я не стала котироваться у нее как мама. Может быть, она меня сразу как маму не восприняла.

Маша делала все, только не то, что я ей сказала. Дома попросишь ее убрать свои вещи, а она садится на пол, и все: не буду!

С другими детьми хорошо сходилась. А вот с Вероникой не пошло. Хотя они раньше жили в одном детдоме и изначально Маша была не против, чтобы взять Веронику.

Если что-то шло не так, когда девочки делали уроки, Маша брала шариковую ручку и острием втыкала Нике в ноги.

Зато Маша хорошо училась - на «4» и «5». Причем легко. Классная руководитель очень ее любила. Даже слишком… В третьем классе она Маше заявила, что заберет ее к себе, если я ее вдруг отдам в приют. А потом началось постоянное непослушание - видимо, Маша желала, чтобы я ее отдала.

Не позволила любить

Первый раз, когда она совсем перестала слушаться, я позвонила в приют и попросила поработать с ребенком. Привезла ее. Она там была полторы недели и вернулась - вроде бы все поняла.

Однажды, когда я была в приюте на учебе, у них с Вероникой была сильнейшая драка. Я прихожу домой, моя мама в трансе. Я говорю: что случилось? А мама: Машу убирай, я не дала ей задушить Нику. Говорит, что прямо волоком ее оттащила.

У Вероники синие следы от пальцев остались на шее.

Снова отвезла Машу в приют, чтобы поработали психологи. Когда приехала через две недели, оказалось, что никто с ней так и не работал. Еще через две недели - то же самое. Почему не работали - никто ничего не объяснил. Насколько я потом поняла, они на тот момент уже решили, что Машу из семьи будут изымать. И они уговорили меня написать заявление, что я в связи с нарушением здоровья не справляюсь с воспитанием девочки.

А та учительница, которая на 13 лет меня младше, в приют так и не приезжала.

Сейчас Маша в семье в Серове. Я за нее не беспокоюсь, она свое место в жизни найдет.

На прощанье я ей сказала: очень жалко, что ты не позволила себя любить.

«Какая смешная тетя!»

Когда я пришла на так называемую «Школу родителей» в приют, это было просто смешно. Нам всем предложили нарисовать душу. А потом об этой душе еще и рассказать. Но ведь мы пришли не разбирать собственное психологическое состояние. Мне казалось, что в этой школе должны объяснять родителям, к чему нужно быть готовым и как вести себя в сложных ситуациях: когда ребенок ворует, когда не хочет мыться.

Маша умудрилась украсть туфли у одноклассницы и проходить в них весь день. А потом еще и заявила хозяйке, что это я Маше эти туфли купила. Вероника стянула кошелек у одноклассника с 300 рублями на обеды и потратила их. Алиса своровала деньги у меня.

Когда начались проблемы с Машей, психолог на второй встрече мне сказала, что я такая энергетическая женщина, что у нее после моего рассказа температура подскочила до 39.

Я ей сказала: а вдруг вы помрете, если мы будем работать дальше? Развернулась и ушла.

Детский психолог в приюте тоже насмешила. Когда я привела к ней двух не по годам развитых девиц - Машу и Веронику, им тоже предложили рисовать. Но уже не душу, а что-то черное, которое наваливается на них из-за угла, когда они хотят сделать что-то плохое. Маша быстро нарисовала существо из вчерашнего мультика, а Вероника - срисовала. Психолог была довольнешенька. Когда вышли с ними из приюта, девчонки расхохотались: какая смешная тетя! Я понимаю, еще с 5-6-летними так работать: будто это не они виноваты, что делают плохое, а что-то черное, из-за угла наваливающееся.

Вероника

От учителей мы тоже натерпелись. Например, через два месяца после того как я взяла Веронику, ее учительница, встретив меня на улице, начала мне рассказывать, что девочка такая-сякая. Учительница была молодая, только институт закончила. А я ей говорю: мы с вами воспитываем ребенка 50 на 50 - половина ответственности лежит и на педагоге.

Вообще Вероника очень много делает хорошего, но потом выдает что-нибудь такое, что с ней не хочется общаться. Нормальный день рождения она получила только в этом году, раньше все время была за что-то наказана.

В школе она научила всех материться, постоянно срывает уроки.

Однажды звонит учительница и говорит, что больше не поведет класс на экскурсии. Они пошли на завод Pepsi, и там стоял огромный чан с сахаром. Вероника больше ничего не придумала, как упасть в чан лицом и есть сахар. Другие последовали ее примеру. Она устраивает клоунаду, чтоб все обратили внимание. Потом говорит, мамочка, я больше не буду. Проходит день-два, и опять звонит учитель.

Раньше у нее были страшные истерики. Упиралась руками в пол и просто орала без перерыва.

По два с половиной часа, однажды - пять часов. Что я с ней только ни делала - и на голову воду лила, и таскала в ванную - умывала, в конце концов, облила просто водой сидящую. Всегда это было по поводу того, что я начинала проверять математику. И я перестала проверять, чего она и добивалась.

Страх объятий

Тяжело с детьми, которые приходят из детского дома, - они живут по принципу «Я хочу!».

Если вещь не нравится, я ее порву, испорчу - мне дадут другую. И с игрушками так же, с канцтоварами, с чем угодно. В детском доме же спонсоры.

Однажды, после того, как что-то было сломано, они мне заявили: а что, спонсоров-то нет, что ли?

Дети из приюта не понимают, что деньги надо заработать, для этого нужна профессия, чтобы ее получить, надо учиться. А у них: хочу гулять и буду гулять, наплевать на уроки.

В детском доме за ними особо никто не смотрит: в 19:40 закрывается дверь, а до этого твое личное дело.

Разница между своими и приемными детьми очень большая. Конечно, я люблю и сына и девочек, но по-разному. Собственный ребенок - он еще во внутриутробном периоде узнает все твои реакции. Он с самого раннего детства знает, что мама - это существо, которое обижать ни в коем случае нельзя.

Если с собственным ребенком изначально общность, то с ними она выстраивается только сейчас.

Вероника только в этом году поняла, что после школы надо идти домой. Уроки заканчивались полвторого, а домой она могла прийти в шесть. Где была? Гуляла.

Очень много было таких моментов, когда просишь что-то делать, а тебе говорят: отстань, тебе надо, ты и делай.

В ответ на это я обычно садилась напротив и говорила: почему я должна стирать твои грязные штаны, готовить тебе еду, мыть посуду и все остальное, а ты не хочешь сделать элементарные вещи.

Как-то раз после того, как они на даче что-то не захотели сделать: я им поставила по куску хлеба и стакану воды.

А ведь в детском доме - там награда идет ни за что: вкусности, пирожное, вне зависимости от того, как ребенок себя повел. Но надо же ребенку доказать, что он неправильно себя ведет.

Все очень сложно со стороны сексуального воспитания. Они все на свете знают. Уже в 11 лет. Их нужно держать в руках.

Память и внимание у них все же работают не так, как у обычных детей, - организм, видимо, боится что-то запоминать, зная, что может это потерять. Как родную маму.

Еще я поняла, что если их лишний раз к себе прижимать, обнимать, они начинают себя хуже вести. Не знаю почему. Сами-то они рады, когда их обнимешь.

Родная мама

«Мамой» девочки начали называть Ирину сразу.

Алиса не говорила дня два или три. Я просто потом пришла, взяла ее за щеки, сказала: скажи «мама». Потом еще раз…

Я всегда им говорила, что не буду против, если их родители захотят с ними встретиться. Но я объясняла, что на это должно быть разрешение от опеки: мама должна иметь жилье и работать, чтобы вас содержать, тогда вас отдадут.

Разговоры про родных мам были. Вероника говорила, что ее мама ищет и не может найти.

Я не знаю, употребляла ли она сама наркотики или нет, но ее посадили за их продажу.

Уже два года, как ее освободили, не звонит, не пишет. А она ведь не лишена родительских прав.

Бог неслучайно не дает детей

У меня есть знакомые, которые взяли детей на воспитание, не имея своих. Я бы не рекомендовала так делать - у них все закончилось достаточно плохо. Причем и семьи были разные, и дети - начиная от двух лет и заканчивая девятью. Господь ведь, наверное, не просто так не дает детей…

Женщина, которая ходила ко мне на массаж, - у нее приемная девочка в 18 лет получила квартиру, собралась и ушла. Сейчас она нигде не работает, хотя у нее хорошее музыкальное образование. Я, наверное, не смогу просто так отпустить.

Еще один пример. Пара растила ребенка с трехлетнего возраста. А когда у девочки начался подростковый возраст, приемные родители разошлись, у мамы появился другой мужчина, а девочку отправили к бабушке, которой этот ребенок был не нужен. Начались гулянки, в 12 лет девочка стала женщиной…

Другая ситуация - взяли мальчика, а когда у него начался подростковый возраст, пошли девочки, и про родителей он забыл. И родители про него забыли - вот что страшно.

И обратно дети полетели в детский дом.

А тем, у кого уже есть свои дети, - берите! Важно, чтобы была финансовая возможность - театр, кино, книги стоят денег, а государство выделяет на ребенка по 10 тыс. рублей в месяц. Ну и самое главное - внутреннее состояние - если ты любишь людей и можешь прощать. Многие просьбы придется терпеливо повторять раз за разом. Причем нет гарантии, что в конце концов ребенок исправится.

Иногда ребенка берут, только чтобы любить, а его еще надо научить жить.