– Лена, я влюбилась, – послышалось в трубке вместо приветствия. – Он такой! Такой! Одно слово, лучший… Все, я пропала.

– Подожди, Наташа, – попыталась остановить подругу Елена. – А как же муж? Да и где ты его нашла?

– В Трускавце. Помнишь, я тебе звонила тогда. Но не хотела ничего говорить. Потому что была еще не уверена в этом, а теперь…

– Ой, Наташа, будь осторожна. Это всего лишь курортный роман.

– Нет, нет. Это – любовь. Он любит меня, а я – его.

– И все же не увлекайся, чтобы потом не пришлось горько разочароваться.

– Все будет хорошо. Увидишь.

Они приехали в небольшой курортный городок почти одновременно. Медсестра Елена – из Западной Украины, и учительница Наталья – с Востока. Поселившись в одной комнате, женщины сразу нашли общий язык.

– А знаешь, – однажды сказала Наталья, – меня же в санаторий муж отправил. Он очень больной. Почти все свободное от работы время я провожу с ним. Я не хотела ехать, но он все же настоял. Сам приобрел путевку мне.

Мы с ним поженились поздно. Детей так Бог и не дал. Мне уже сорок, а кажется, что вот-вот было шестнадцать. Именно на столько я себя чувствую. Так как и в юности хочется развлекаться, танцевать, крутить романы. И понимаю, что уже поздно. Да и совесть не позволит…

– Наташа, ты, вроде, оправдываешься передо мной, – промолвила Елена. – Ты же ничего плохого не делаешь. Подумаешь, кофе выпила с ухажером или потанцевала… Это же нормально. Тем более здесь, где сама атмосфера способствует этому.

Дни, проведенные среди крикливых белокрылых чаек, зеленых кипарисов, шума прибоя и морской романтики, подошли к концу, и нужно было возвращаться домой.

– А знаешь, Лена, – произнесла Наталья, застегивая молнию на чемодане, – я побывала почти во всех уголках Украины. И на Западе еще не пришлось бывать.

– Тогда приезжай в гости. Адрес ты мой знаешь. И телефон также. Буду рада видеть.

– Благодарю за приглашение. Ты будешь желанной гостьей в моем доме. Надеюсь, когда-нибудь еще встретимся.

Женщины созванивались частенько. Елена не изменяла своему месту отдыха. Крым для нее оставался жемчужиной. А Наталья – наоборот. Каждый раз, когда звонила, то, смеясь, сообщала новое место отдыха.

– Лена, я все ближе к западу, – говорила она. – Сейчас отдыхаю в Моршине. В следующий раз выберу другое место. Так и побываю у вас.

Следующим стал Трускавец. Оттуда женщина позвонила и сообщила, что встретила настоящую любовь.

– Подробности расскажу потом, – произнесла она в конце разговора.

За несколько недель Елена переживала всю ее историю от начала до конца по телефону. С Олегом Наташа познакомилась по приезду в санаторий. Статный, черноволосый мужчина с карими глазами сразу обратил на женщину внимание.

А она с сочувствием отнеслась к тому, что он разводится с женой, с которой прожил пятнадцать лет, потому что она оказалась предательницей. И потому он сейчас вынужден проживать с родителями. А еще возникли проблемы с работой. Фирма, на которой работал, обанкротилась.

Женщина настолько прониклась его проблемами, что позволяла себе угощать его в кафе, хотя он был против. Ходила с ним по магазинам, где также за все платила она. А когда у него не хватало на сигареты, то она давала ему деньги.

А он благодарил ее страстными объятиями, страстными поцелуями и нежными словами.

Время, проведенное вместе, подходил к концу. Наталья с тяжелым сердцем паковала чемодан, а Алексей успокаивал ее.

– Я буду писать и звонить тебе каждый день, – говорил он. – А когда устроюсь на работу, приеду к тебе.

Весь год они переписывались и разговаривали друг с другом по телефону. А она летала на крыльях любви, и каждый раз спрашивала, когда он сможет приехать к ней.

– Дорогая моя, вот-вот должен устроиться на работу… А тогда жди меня, – отвечал он.

Она ждала. Целый год. Пока не решила сделать любимому подарок, и приехать сама. Но так, чтобы он не знал. Только сойдя с автобуса, позвонила Алексею. Он долго не брал трубку, но все же после нескольких вызовов, она услышала знакомый голос.

– Любимый, я здесь, – вместо приветствия выпалила женщина.

На том конце воцарилась тишина. И за минуту удивленный голос спросил: «Где, здесь?»

– В Трускавце. Я приехала к тебе. Пожалуйста встреть меня.

В ответ послышались короткие гудки…

Время шло, а Алексея все не было. Снова набрала его номер. И женский голос сказал, что абонент не может принять звонок. Она еще несколько раз пыталась дозвониться, но результат был тот же.

На улице темнело. Нужно было думать о ночлеге. Пригодилась бабушка, которая сама подошла и предложила комнату.

На следующий день она снова пыталась дозвониться до любимого. Но телефон упорно молчал. Ничего не понимая, Наталья отправилась на поиски. Просто пошла наугад по городу.

Воспоминания тех дней вернули ее назад, в прошлое. Побродив по городу несколько часов, она зашла в один магазин, чтобы купить еды. И… увидела его. Он стоял возле витрины, и мило беседовал с продавщицей.

– Алексей, – почти воскликнула она. Мужчина от неожиданности вздрогнул и повернул голову в ее сторону.

Наталья бросилась к нему с объятиями, но тот сдержанно и даже холодно воспринял ее появление, предложив выйти на улицу поговорить.

Оказавшись на свежем воздухе, Наталья, удивленно смотрела на него, ничего не понимая, и ждала объяснения. Но любимый молча топтался на месте, не зная, с чего начать разговор. Инициативу решила взять в свои руки Наталья, у которой возникло немало вопросов.

– Почему ты не встретил меня? Что случилось? Куда ты исчез? – Вопросы сыпались градом.

– Понимаешь, – пытался объяснить он, не поднимая глаз на Наталью, – у меня проблемы. Я не могу… дети… жена…

Женщина слушала его объяснения, и ничего не понимала. Какая жена? О чем он? И когда мужчина, немного овладев собой, стал рассказывать о своей жизни, у Наташи потемнело в глазах и перехватило дыхание.

Господи! Это же курортный роман с альфонсом! Как она могла так наивно верить этому проходимцу? Молча, не говоря ни слова, развернулась, и пошла прочь. Только дома дала волю слезам.

Она чувствовала вину перед своим мужем, который так верил ей, а она…

Собрала вещи, и пошла на автовокзал. Ну что ж, так ей и надо! Сама виновата. Это Господь наказал за то, что так жестоко предала своего мужа.

Глотая слезы в автобусе, она поклялась, что больше никогда не посмотрит в сторону других.

2015, . Все права защищены.

КУРОРТНАЯ ЖИЗНЬ

Итак, у меня впереди опять дальняя дорога, командировка. Что-то я уж больно разъездился, вторая командировка за месяц. На этот раз в совершенно новом для меня качестве, точнее - с необычным прикрытием: больной, приехавший лечить язву желудка.

Мы с Кузьмичом долго обсуждали эту проблему. Можно, конечно, приехать по командировке и поселиться в гостинице. Но в данном случае это только осложнит мою задачу. Мне ведь надо попасть в санаторий не по служебному удостоверению, не для официального расследования. Мне предстоит найти там людей, которые помнят Веру или того парня в белой рубашке, найти среди врачей, сестер, санитарок, официанток, среди больных, которые приезжают в этот санаторий не первый год. И все эти люди должны быть со мной откровенны не потому, что они сознательные граждане и готовы помочь следствию, - эта форма, что ли, или вид откровенности мне будет недостаточен. В этом случае человек ощущает невольную скованность, повышенную ответственность за каждое слово, тут исчезают всякие предположения, догадки, смешные или кажущиеся незначительными детали, мелкие происшествия, а тем более всякие фантазии, сплетни, слушки, порой построенные на каких-то реальных фактах. Все это можно вспомнить и рассказать, только если перед тобой обыкновенный и случайный человек, который ничего не выспрашивает, не записывает, и ты не обязан контролировать каждое слово и нести за него ответственность. В этом случае ничего лучше не придумать, чем стать таким же, как все, - лечиться, отдыхать, заводить знакомства и беседовать со всеми и обо всем.

В нашем деле нужна контактность, умение получить нужную информацию, умение расположить к себе людей. И то, что ты сегодня не можешь сказать им все о себе и своей работе, нисколько не должно отгораживать тебя от этих людей даже в твоем собственном сознании. Ведь твоя работа - для них, ради них, и сознание этого снимает всякую внутреннюю неловкость за вынужденный, но ни для кого из них не опасный обман. Это одна из важнейших нравственных основ нашей сложной профессии.

Кончишь лечиться, когда найдешь этого парня, - усмехается Кузьмич. - А пока пользуйся случаем.

Деньги на ветер бросаем, - недовольно возражаю я, на первых порах все еще не в силах привыкнуть к своему новому амплуа. - Нашли больного.

Ничего не поделаешь, - продолжает посмеиваться Кузьмич и рассудительно добавляет: - это у тебя первая командировка, где питаться будешь нормально и свои не доплачивать. Так что цени.

Конечно, официальный путь куда проще, и может показаться, что мы стреляем из пушки по воробью. Подумаешь, какой-то там парень в белой рубашке! Стоит ли затевать ради него такую сложную комбинацию? Но мы ищем этого парня по подозрению в убийстве, и для такого случая официальный путь - это сеть со слишком крупными ячейками, через нее уйдут от нас многие нужные нам люди.

Однако организовать такую комбинацию, как вы понимаете, не так-то просто. Ведь персонал санатория тоже не должен знать, кто я такой. А потому медицинская карта, к примеру, у меня должна быть подлинной, со всякими там анализами и исследованиями, подтверждающими наличие у меня в недавнем прошлом этой самой язвы. Кроме того, в той же карте должно быть указано место моей работы, причем это не должен быть уголовный розыск. И Кузьмич меня спрашивает:

Кем же тебе лучше всего стать?

Вопрос, между прочим, совсем не простой. Я же должен хоть немного, но все-таки разбираться в своей вымышленной специальности. А я, после некоторых размышлений, прихожу к неприятному выводу, что толком не знаю ни одной специальности, кроме своей, ни одной должности и не могу себя выдать даже за дворника, ибо и тут имеется кое-какая специфика и даже свои профессиональные «тайны».

В конце концов, мысленно окинув свой несложный жизненный путь и учтя, что в университетском дипломе у меня сказано «…и право преподавать в школе», я выбираю профессию учителя. Кроме всего прочего, все-таки десять лет школьного стажа у меня имеется. Не говоря уж о том, что рассуждать о проблемах воспитания в семье и школе у нас умеют все, и специалистами себя здесь тоже считают все. Как в медицине, на что так часто жалуется моя матушка. Словом, выдать себя за учителя, мне кажется, не представит большого труда. В крайнем случае, за не очень знающего и опытного, пусть, я не тщеславен.

Короче говоря, весь день у меня уходит на организационные дела.

Два раза за этот день приходится связываться и с горотделом в Тепловодске, уточнять с товарищами детали моего приезда. Нашим работникам там предстоит, кроме всего прочего, нелегкая задача в один день «организовать», причем отнюдь не от своего имени, путевку в нужный нам санаторий.

На вечер у меня остается еще визит в больницу к Игорю, и, конечно, надо еще заскочить к Светке.

Завтра я уже лечу, и на завтра оставлять дела не приходится. Разве только утром собрать свой портфель или чемодан. Я-то, конечно, привык к портфелю, но в руках курортника портфель будет выглядеть странно. Да и вещей следует взять побольше. И купить кое-какие мелочи в дорогу тоже надо. Не говоря уже о выписке командировки, получении денег, билета и прочих хлопотах.

Тем не менее телефонный звонок в конце дня застает меня на месте. Звонит, к моему удивлению, не кто иной, как Меншутин.

Здравствуйте, Станислав Христофорович, - говорю я как можно приветливее. - Чем могу быть полезен?

Полезен? - негодующе переспрашивает Меншутин. - Вы меня просто удивляете, уважаемый Виталий Павлович. У нас несчастье, понимаете? Я должен вас видеть.

Что случилось?

Как - что случилось? А Вера? Да мы тут все с ума сходим! И в этом смысле мы вам хотим быть полезными. Короче, приезжайте. Надо увидеться.

Последние слова он произносит уже почти с командирской интонацией.

Хорошо, - скрепя сердце соглашаюсь я. - Буду у вас через час. Устроит?

Да, да. Прошу.

Как не с руки мне этот визит! Еще не все дела сделаны, не обо всем договорено, да и в больницу к Игорю я теперь рискую опоздать. Но меня насторожил тон Меншутина, его непременное желание меня повидать. Кажется, они там узнали что-то весьма существенное. Это ведь вполне возможно. И тогда, не ровен час, полетит моя командировка, если, скажем, нужный мне человек появился в Москве или совсем в другом, неожиданном месте. Да, вот будет номер!

Все эти мысли приходят мне в голову уже по дороге в министерство.

Станислав Христофорович, как всегда, самоуверенный и галантный, раскланивается со мной, важно выпятив нижнюю губу и красуясь своей импозантной фигурой в отлично сшитом костюме, с неизменным уголком платочка в верхнем кармашке пиджака и модным, ярким галстуком.

Прошу, прошу, - широким жестом приглашает он меня к журнальному столику со знакомой уже хрустальной пепельницей, возле которой я вижу пеструю пачку заграничных сигарет, изящную зажигалку и начатую бутылку «Боржоми».

Несмотря на бодрый и деловой вид Меншутина, я замечаю следы усталости и волнений на его холеном, слегка одутловатом лице. В черных запавших глазах, под которыми взбухли синеватые мешочки, мелькает тревога.

Мы усаживаемся в мягкие кресла, закуриваем, и Меншутин обращается ко мне:

Ну-с, Виталий Павлович, прежде всего расскажите, что вами, так сказать, достигнуто. Каковы, короче говоря, успехи следствия. Или все еще топчетесь на месте?

Тон у него деловой, требовательный, а под конец и несколько даже иронический.

Меня подмывает ответить резкостью, и я еле сдерживаю себя. Однако ответ получается все же не очень-то добродушный.

В сжатой форме, - говорю я, - могу доложить, что расследование продвигается довольно успешно. Хотя до конца нам еще далековато. Так что вашу помощь примем с благодарностью.

Да, да, - нетерпеливо кивает Меншутин и испытующе смотрит на меня. - Но скажите, чего именно вы достигли? - Он откашливается, морщась, гасит сигарету и с обычным своим апломбом заключает: - Тут безусловно убийство. Учтите.

Я качаю головой.

Это еще рано утверждать, Станислав Христофорович.

Но позвольте! - возмущенно восклицает Меншутин. - Позвольте! Уже почти две недели идет следствие, а вы не решили даже такого элементарного вопроса! Куда это годится! Нет, Виталий Павлович, извините меня, но так работать нельзя. Наш коллектив взволнован. Он ждет от вас ответа: что случилось, в конце концов? Молодая, в общем здоровая, жизнерадостная девушка с нормальной психикой не может покончить с собой! В наших условиях к этому нет и не может быть оснований! Это-то вы, надеюсь, понимаете? Значит, произошло убийство. Это же логично! Надо только уметь рассуждать. Ну, а убийство может произойти по разным причинам. Давайте же разберем эти причины. Я готов вам помочь.

На минуту мне изменяет выдержка. Эта менторская речь может кого угодно вывести из себя.

Нет, Станислав Христофорович, - довольно резко отвечаю я. - Разбором причин мы с вами заниматься не будем. Этим мы занимаемся на наших служебных совещаниях.

Профессиональные секреты? - иронически осведомляется Меншутин. - А связь с народом? А поддержка населения, опора на общественность? Это, я полагаю, не пустые слова, уважаемый Виталий Павлович? - И уже другим, безапелляционным тоном он заявляет: - Я вижу, вам просто трудно. Давайте встретимся с вашим руководством, потребуем помощи.

Это тоже излишне, - сухо говорю я. - Вот вы, кажется, собрались сообщить мне что-то новое и важное. Так я вас понял, по крайней мере. Прошу вас, сообщите. Это будет настоящей помощью.

К чему вам новые факты, когда вы и старые факты никак не можете правильно истолковать? - снисходительно усмехается Меншутин.

Меня охватывает негодование. Значит, он пригласил меня, оторвал от всех дел только для того, чтобы дать свои бесценные указания и советы? Какая все-таки наглость и какая безграничная самоуверенность! Эх, попадись такой Кузьмичу! И я, скрывая свои коварные замыслы, говорю Меншутину:

Вы можете, если хотите, связаться с моим руководством.

Давайте, давайте, - охотно соглашается Меншутин. - Это, между прочим, в ваших интересах тоже.

Я невозмутимо диктую ему фамилию Кузьмича, его звание, должность и номер телефона. Эта невозмутимость мне нелегко дается. Как мне хочется на прощание сказать хоть часть того, что я о нем думаю. Невозможно. Он может говорить, что хочет, я лишен такого удовольствия. Это еще одна особенность нашей работы. И я заставляю себя проститься с Меншутиным максимально любезно.

Впереди у меня еще уйма дел.

Мне очень не хочется уезжать, не объяснившись с Кузьмичом. Я хочу уехать спокойно, с ощущением надежного тыла за спиной. Без этого я еще ни разу не уезжал. И тылом нашим всегда был Кузьмич. Что с ним произошло? Мне не с кем посоветоваться. Единственный человек, от которого у меня нет секретов, который все поймет, - это мой друг Игорь Откаленко. Но он в больнице, он серьезно ранен, и я не собираюсь и не должен говорить ему о случившемся.

Вещи свои я укладываю уже поздно ночью. И спать мне остается часа четыре.

Недавно мы с Игорем прикинули, сколько мы вместе налетали за те пять лет, что я работаю в уголовном розыске. Сам Игорь кончил юрфак и пришел сюда на четыре года раньше. Так вот получилось, что только вместе мы уже во всяком случае дважды облетели земной экватор. Нам это показалось тогда довольно много.

Сейчас я впервые лечу в командировку один, и это мне как-то непривычно.

Ровно и мощно гудят моторы, самолет слегка вибрирует. Салон залит солнечным светом. Глубоко под нами, как белая пена, клубятся облака. Пассажиры кругом дремлют, читают, двое молодых лохматых ребят играют в маленькие дорожные шахматы, фигурки с магнитиками прилипают к доске. Рядом со мной женщина в очках непрерывно вяжет. Эта работа ее успокаивает, она явно боится полета, наслышалась, наверное, о всяких катастрофах. Я ловлю ее пугливый взгляд, брошенный на иллюминатор, точно она ждет опасности откуда-то с неба, с этого синего-пресинего неба, где плавится желтое солнце.

А я гляжу в тот же иллюминатор и думаю о своих делах, вернее, о деле, о сложном, запутанном пути, по которому мне приходится идти. О чем же мне еще думать? Дорога моя петляет в потемках, и я движусь почти на ощупь. Одна петля, вторая, третья… Сколько их впереди? Одну петлю мы уже прошли, и она привела нас к исходной точке, путь кончился неудачей. Правда, здесь мы раскрыли кражу, но это нисколько не приблизило нас к решению главной задачи: что случилось с Верой? И еще на этом пути мы потеряли товарища…

Сейчас я движусь по второй петле. А может быть, на этот раз это не петля? И я приду к цели? Дорога ведет меня все дальше в темноту. Впереди, еле заметно, мерцает огонек. Это тот человек, которого я теперь ищу. Тот самый человек Он глядит на меня с фотографии. Мне кажется, у него не очень приятная физиономия. Впрочем, на фотографии его трудно разглядеть. Я даже активного общественника Лапушкина в первый момент принял за него. Да, на этом новом пути я уже познакомился с любопытными персонажами, вроде балагура Фоменко, или сухого, молчаливого Струлиса, или того же Лапушкина. Все они почему-то пугались нашего знакомства, и, однако, все трое оказались непричастными к трагедии, разыгравшейся в котловане стройки. Почему же они пугались?

В самом деле. Людям придется вспоминать девушку, кстати говоря очень скромную и незаметную, мелькнувшую перед ними больше года назад в толпе других отдыхающих и больных. Мало этого, им придется еще вспомнить того, кто за ней ухаживал, и узнать его на фотографии…

Я вздыхаю и в который уже раз принимаюсь просматривать журнал, который купил в киоске аэропорта. Временами я, кажется, даже дремлю. Я здорово не выспался. И вот сейчас у меня то и дело слипаются глаза. В результате я пропускаю момент, когда над пилотской кабиной загорается знакомая надпись: «Не курить. Пристегнуть ремни». Ну вот. Самолет уже идет на посадку.

Погода здесь прохладная и дождливая. Летное поле еще покрыто травой, на деревьях возле аэропорта не опала листва, местами она лишь пожухла.

Меня встречают. Двое молодых ребят в штатских пальто и шляпах. Я никогда не могу объяснить, как я узнаю своих. Они ничем не выделяются в толпе, но, как только наши глаза встречаются, мы безошибочно узнаем друг Друга.

У меня отнимают чемодан, большой, типично курортный. Приходится отдать. Я как-никак гость, а здесь почти Кавказ. Во всяком случае, один из моих хозяев бесспорно кавказец, худой, поджарый, с узким, как молодой полумесяц, лицом, горбатым носом и орлиным взглядом из-под лохматых бровей. Зовут его Дагир, он приехал за мной из Тепловодска.

И вот мы с ним мчимся по оживленному, неширокому шоссе. Кругом неоглядный степной простор, и только на севере, вдали, кое-где горбятся невысокие вершины ближайших гор. Выглядят они здесь как-то неправдоподобно, как мамонты.

Старенькая наша «Волга» бежит, однако, весьма бойко и даже рискует обгонять щеголеватые частные машины.

Тем временем Дагир вручает мне путевку и, улыбаясь, говорит:

Ой, как трудно достать, ты бы знал! Всего за один день. Это еще хорошо, что ноябрь. А летом…

Я с интересом рассматриваю путевку, где уже вписана моя фамилия.

Большой санаторий? - спрашиваю я.

Большой, большой, - смеется Дагир. - Сначала заблудишься. Потом привыкнешь. Водичку будешь пить, ванны принимать, процедуры. Вылечат, не бойся.

Я тоже смеюсь. Как все здоровые люди, я весьма иронически отношусь к этим хлопотам о собственном здоровье.

А Вера Топилина там лечилась в прошлом году, ты проверил?

Да, да. Лечилась. Я сам проверял.

Неожиданно меня осеняет новая мысль.

Слушай, Дагир, - говорю я. - А что, если сделать так. Взять список всех, кто лечился в том санатории в одно время с Верой, и проверить, нет ли кого-нибудь из них там сейчас. Можно это сделать, как думаешь?

Почему нельзя? Все можно, - посерьезнев, отвечает Дагир. - Я сделаю.

И добавляет: - Ты связь только со мной будешь держать. В горотдел не появляйся. Запиши телефоны. Начальство, конечно, в курсе дела. Дежурные, конечно, тоже в курсе. Твою фамилию все знают. Если вдруг срочно, а меня нет, звони им. Все в порядке будет. Пиши.

И я, приноравливаясь к тряске в машине, записываю в определенной последовательности имена и телефоны. Ни фамилий, ни тем более званий и должностей я не пишу. На всякий случай. Мало ли в чьи руки может случайно попасть моя записная книжка.

Мы едем уже довольно долго.

Вот и Тепловодск. Нас встречают кварталы новостроек, аккуратные, стандартные и все-таки веселые дома в четыре или пять этажей, новые магазины, красивый современный кинотеатр, затейливые кафе, и всюду концертные и театральные афиши.

Наш микрорайон, - поясняет Дагир.

Я заметил, раньше во всех городах появились собственные Черемушки, теперь их тоже всюду сменили почему-то микрорайоны.

Сразу за новостройками начинается курортная зона города: парки, сады, красивые здания санаториев, широкие, тихие улицы с рядами старых раскидистых деревьев, аккуратно подстриженных кустарников и каменными вазами с цветами. Всюду киоски с газетами, книгами, фруктами, сувенирами. Еще кафе. И зелень, зелень кругом. Удивительно красиво.

Подъезжаю к моему санаторию. В машине я уже один. Дагир вышел на каком-то углу. Ему незачем вместе со мной появляться в санатории, слишком много людей его здесь знают.

Машина останавливается возле широкой торжественной каменной лестницы с колоннадой, за которой видны красивые стеклянные двери. Я подхватываю свой объемистый чемодан и прощаюсь с водителем. Тот порывается мне помочь.

Ну-ну, - говорю я. - Не такой уж я доходяга, между прочим.

В просторном вестибюле меня встречает пожилая полная нянечка в белом халате. Закинув голову, она смотрит на меня, и в глазах ее я улавливаю удивление: этакий верзила и здоровяк приехал, видите ли, чего-то такое лечить. Небось отхватил по блату профсоюзную даровую путевку. И мне становится неловко под этим старушечьим взглядом.

Меня направляют регистрироваться. Это оказывается любопытной процедурой.

Высидев небольшую очередь из вновь прибывших и даже успев кое с кем из них познакомиться, я попадаю в комнату регистратора. Это немолодая, энергичная, весьма решительная особа с ярко-рыжими волосами, выбивающимися из-под белой медицинской шапочки, и усатым, суровым лицом.

Ваша комната еще занята, - объявляет она мне. - Вещи сдадите в кладовку. Ночевать пока будете в бассейне.

Где?.. - с изумлением переспрашиваю я.

Ну да. Там есть комната отдыха. Неужели в самом бассейне? Вот ведь люди.

А когда я попаду в свою комнату?

Скоро, скоро. Вам скажут. Голову потеряешь. Едут, едут… - Но тут она, взглянув на меня, почему-то смягчается. - В общем, устроим. Не беспокойтесь. Идите принимайте душ. К врачу вас пригласят.

Несколько обескураженный, я снова оказываюсь в вестибюле. Неожиданно замечаю, что довольно быстро начинаю входить в роль курортника и уже выражаю всякие недовольства и претензии. Вот и комнату сразу не дают, ночуй где-то в бассейне, с дороги ни переодеться, ни отдохнуть, слоняйся целый день как неприкаянный. Вскоре, правда, выясняется, что только двое или трое из десятка вновь прибывших чудом попали в комнаты. Это меня как-то примиряет с возникшими неудобствами. К тому же в вестибюле среди всяких расписаний и объявлений я неожиданно натыкаюсь на такое: «При санатории организована служба ВНИМАНИЯ. Дежурный принимает в вестибюле столовой с 13 ч. до 15 ч.». Ну вот. Уж на два часа внимание мне гарантировано.

В большой и красивой столовой я знакомлюсь с соседями по столику, это симпатичная, молодая женщина, аспирантка из Свердловска, в щегольских брюках с гигантским клешем, и двое пожилых, болезненного вида инженеров из Донбасса, они два дня тоже провели в «бассейне».

Я вам объясню, в чем дело, - говорит один из инженеров. - У них нет резерва. Сколько мест, столько продают и путевок. А люди болеют и задерживаются, кто дома, а кто и у них, тут, или человек, допустим, по другой уважительной причине позже приезжает, и ему обязаны путевку продлить. Что же поделать? А тут другой приезжает.

Вы здесь уже не первый раз? - спрашиваю я.

Что вы! - усмехается старый инженер. - Вот мы с моим другом в один год язву получили и вместе который уже год ее залечиваем. Который год, Яша?

А я в первый раз здесь, - вмешивается молодая женщина. - Подруга уговорила. Вон она за тем столиком сидит. Такая красивая, в голубой кофточке, видите?

Она смеется.

Значит, подруга ваша здесь не первый раз? - спрашиваю я.

Второй. Она тут в прошлом году была. Так хвалила.

Именно этот санаторий?

Она, наверное, летом была. А сейчас ноябрь.

Все равно, - бесшабашно машет рукой моя новая знакомая. - Главное, это отдыхать и ни о чем не думать.

А это кому что, - усмехается один из инженеров. - Мне, например, главное - подлечиться тут. Как раз на год хватает.

Кстати, давайте познакомимся, раз уж нас свела судьба, - предлагаю я и обращаюсь к молодой женщине: - Не могу же я называть вас «товарищ аспирант» или «гражданка из Свердловска»?

А я и этого о вас не знаю, - смеется она. - Меня зовут Рая. А подругу мою Валя.

Мы все представляемся друг другу, и это получается необычайно церемонно и смешно. Вечером мы уславливаемся идти все вместе в кино.

Так проходит первый день моей необычной командировки.

Все-таки удивительно быстро привыкает человек к новому месту, к новому ритму жизни, ее незнакомому распорядку, к новым людям вокруг. Проходит день-другой, и уже кажется, что ты здесь давным-давно и все тебе уже знакомо и даже привычно. Счастливая все-таки способность.

Так получается у меня и в этот раз. На третий день моего пребывания в санатории я уже полностью осваиваюсь с необычной для меня обстановкой и даже начинаю делать кое-какие открытия.

К этому времени, между прочим, я становлюсь обладателем небольшой уютной комнаты с балконом, на пару с молодым и веселым шахтером из Кемерова Виктором Богдановым. У него только что зарубцевалась страшенная язва, но Виктор полон сочувствия ко мне, и тем смущает меня невозможно. Логика его рассуждений предельно проста.

Ну хорошо, - говорит он. - Мне такая хреновина поделом. Точно. Если бы ты столько выпил, сколько я, у тебя бы их четыре было. У меня еще порода крепчайшая. Но ты-то вообще не пьешь, я же вижу…

Нет, почему же… - пытаюсь возразить я.

Но Виктор решительно меня обрывает:

Это не называется пить. А тоже, понимаешь, такое страдание заработал.

Словом, с Виктором мы подружились в первый же вечер.

Вполне благополучно проходит у меня и первое свидание с моим лечащим врачом, пожилой женщиной с удивительно молодыми и добрыми глазами. Я, по-моему, очень точно описываю ей свои ощущения от недавно зарубцевавшейся язвы желудка. Во всяком случае, я ничего не забываю из инструктажа, который провел со мной врач нашей медчасти. И хотя моя курортная карта авторитетно подтверждает все мною сказанное, Клавдия Филипповна - так зовут моего лечащего врача - после весьма поверхностного, на мой взгляд, осмотра почему-то довольно скептически отнеслась к моим жалобам.

Ну что ж, милый юноша, - вздыхает она и смотрит на меня своими добрыми, в лучинках морщин глазами. - Лечитесь, коли приехали. Давайте-ка назначим вам электрофорез через день… Вот так, - она делает запись в мою курортную книжку. - И тоже через день будут у вас ванны. Нижние, в парке. Талончики вам сестра выдаст. Хотя… талончиков этих у нас маловато. Да и чего вас гонять лишний раз в парк… - Она зачеркивает свою запись в книжечке и поднимает на меня глаза. - Попринимайте-ка кислородные у нас тут, в корпусе. Не возражаете?

Я чувствую себя и без того весьма неловко, а тут еще использовать дефицитные талоны. Поэтому я энергично поддерживаю ее решение относительно кислородных ванн, хотя не имею ни малейшего представления о том, что это такое. Вместо воды кислород, что ли?

Во время нашей беседы я, конечно, не забываю о подлинной цели своего приезда сюда. И, улучив удобный момент, спрашиваю:

Вы, наверное, многих своих больных помните?

Конечно, - кивает седеющей головой Клавдия Филипповна, заполняя мою историю болезни. - Люди приезжают к нам два-три года подряд. Только тогда лечение дает настоящий и длительный эффект. Но есть больные, которым это не требуется.

Последнее, вероятно, относится ко мне.

В прошлом году у вас здесь сестра моя лечилась, - говорю я.

У меня всего два пути к человеку, изображенному на фотографии. Первый - это через Веру. Сначала найти людей, которые помнят ее, а затем выяснить, помнят ли они, с кем она дружила здесь и, может быть даже, кто за ней ухаживал. Второй путь - это показать фотографию и попросить вспомнить того человека, при этом даже не называя Веру. В первом случае разговор удобно как бы невзначай завести о сестре. Во втором - это, допустим, подходящий к случаю разговор о школьном или институтском приятеле, которого давно потерял из виду и неожиданно обнаружил на этой фотографии. Причем в последнем случае указываю совсем не на того человека, которым интересуюсь. Тут важно завязать разговор вокруг фотографии.

С Клавдией Филипповной я начинаю разговор о сестре.

Как ее фамилия? - интересуется она. - Тоже Лосева?

Нет. По мужу. Топилина. Вера.

На секунду мне становится грустно. Вот я уже и выдал Веру замуж.

Что-то не припоминаю, - качает головой Клавдия Филипповна и продолжает писать. - Наверное, ее вел другой врач. Вы не помните, в каком корпусе она жила?

Нет. А я вам сейчас покажу ее фотографию! - восклицаю я, словно эта счастливая мысль только что осенила меня.

Я поспешно лезу в один карман, потом в другой, пока не обнаруживаю фотографию.

Клавдия Филипповна с интересом вглядывается в нее и, представьте себе, тут же узнает Веру. Срабатывает чисто профессиональная память, потому что Клавдия Филипповна даже называет, чем именно страдала Вера, употребляя при этом замысловатые латинские термины.

Мало этого, Клавдия Филипповна даже вспоминает странный случай, который произошел с Верой. Та вдруг исчезла на два дня. Утром куда-то уехала, а вернулась вечером на следующий день. Потом оказалось, что председатель одного из колхозов, расположенных недалеко от города, прислал за ней машину. И там, в колхозе, она вынуждена была заночевать: к вечеру вдруг хлынул невообразимый ливень, который стих лишь на следующий день. На вопрос соседки по комнате, зачем Вера туда поехала, она очень кратко и непонятно ответила: «по служебным делам». Этот случай сильно взволновал всех, Веру повсюду искали, звонили в милицию, и потому Клавдия Филипповна запомнила его. Кстати, она указывает мне на фотографии и Верину соседку, которая стоит рядом с ней и обнимает Веру за талию. Но, конечно, Клавдия Филипповна не знает, кто ухаживал за Верой. Я даже не пытаюсь ее об этом расспрашивать. Но это, кстати, может знать та самая соседка по комнате, с которой у Веры, видимо, были вполне дружеские отношения. Хотя Вера, как я уже знаю, была человеком очень застенчивым, молчаливым, даже скрытным и не просто, не сразу подпускала к себе. Но может быть, та женщина ей понравилась? Клавдия Филипповна помнит ее фамилию - Холодова. Ну, а остальное узнает Дагир. Надо только запомнить эту фамилию.

Запоминаю я и странную поездку Веры в колхоз. Она, конечно, сказала правду, поездка была по служебным делам. Вера никогда не лгала. Но почему в такое время у нее оказываются служебные дела? И что это за дела? Ведь она была всего лишь секретарь Меншутина. Скорее всего, он дал ей какое-то поручение, раз уж она все равно ехала в эти места. Да, скорее всего, именно так и было. А следовательно, к дружеским и иным связям Веры эта поездка отношения не имела. Придя к такому выводу, я больше уже не думаю об этом случае, хотя окончательно забыть о нем я тоже не решаюсь.

У меня уже возник широкий круг знакомств.

Рая и Валя, аспирантки из Свердловска, жизнерадостные и кокетливые девушки, приехали сюда, по-моему, еще с меньшими основаниями, чем я. Они по три раза в день меняют туалеты, пестрота и легкомыслие которых к вечеру неизменно возрастает, не пропускают, по их словам, ни одного концерта и ездят на все экскурсии, хотя погода нас не балует и дождь здесь идет чуть не каждый день. Жажда зрелищ у обеих девушек просто чудовищная; как это выносят там, в Свердловске, их мужья или кавалеры, я не представляю.

С Валей мы уже второй день ходим вместе в парк пить минеральную воду к источнику. Нам назначили с ней один и тот же номер.

Парк этот удивительно красив и, оказывается, существует давным-давно, чуть не двести лет. Прогулки к источнику - три раза в день, за час до еды, - доставляют мне немалое удовольствие. Валю же стесняет столь жесткое расписание, и она уже раза два пропустила эту важную процедуру.

Сегодня перед обедом Валя тоже пытается манкировать своими обязанностями, но на этот раз я ей напоминаю о них, и Вале приходится подчиниться. Дело в том, что незадолго до этого Рая под огромным секретом рассказала мне о «жутком» романе, который был здесь у Вали в прошлом году, приблизительно в то самое время, когда приехала Вера. Это обстоятельство позволяет мне рассчитывать, что Валя узнает кого-нибудь на моей фотографии, может быть даже Веру.

Сегодня с самого утра нудно моросит дождь. Прохладно и ветрено. Мы с Валей в плащах и бодро шагаем по лужам.

Между прочим, Валя неглупая и хорошенькая девушка. Жгучая брюнетка с голубыми глазами и отличной фигуркой. Она пользуется успехом, и мужчины на нее заглядываются. Не знаю, как бы я тоже устоял, живи я тут целый месяц и занимайся только прогулками в парк. Но сейчас мне нужно от Вали совсем другое.

После очередного долгого и страстного взгляда, который кидает на Валю какой-то молодой человек и который мы с Валей перехватываем, я говорю:

Чувствую себя прямо как собака на сене. И сам за вами не ухаживаю, и другим не даю.

А вы ухаживайте, - лукаво предлагает Валя.

Если бы наша встреча произошла год назад, - театрально произношу я. - А теперь в Москве ждет невеста. Я бы мог и притвориться, да вы сразу почувствуете.

Можете быть уверены, - в тон мне отвечает Валя. - Лучше не пытайтесь. Хоть и жаль. Такой видный мужчина пропадает, - она прыскает от смеха и прикрывает ладошкой рот.

Вы, кажется, не первый год здесь отдыхаете?

Лечусь, - строго поправляет меня Валя. - Я в прошлом году тоже здесь была.

И тоже осенью?

Ну нет. Я была в июле.

Подумайте! И сестренка моя тоже в это время была здесь. Но осталась не очень довольна.

Так, слово за словом, и я «вспоминаю», что случайно захватил фотографию сестры, и, порывшись в карманах, показываю ее заинтересовавшейся Вале, прикрывая плащом от дождя.

Ой, эту девушку я помню! - восклицает Валя, указывая на Холодову. - Это Оксана. Интересно, когда же это они без меня ездили? А вашу сестру я, кажется, тоже помню. Они с Оксаной вместе жили. Как ее зовут?

Я все больше начинаю ощущать смерть Веры, как потерю не только очень хорошего, но и мне лично знакомого и дорогого человека. Это чувство растет во мне по мере того, как я узнаю эту девушку, ее жизнь, ее поступки, слова, ее привязанности и радости, и… Нет! Вот бед ее и горестей я пока не знаю. А ведь это именно то, что мне следует знать.

Вера? - переспрашивает Валя и задумчиво качает головой. - Нет… что-то не припоминаю… - И вдруг, оживившись, восклицает: - Ой, и Костя здесь! Тоже снялся, надо же! Вот он, видите? - и она указывает на того самого парня, который меня так интересует.

А кто он такой? - как можно равнодушнее спрашиваю я. - И почему бы ему не сняться?

Да нет, ради бога, пусть снимается, - машет рукой Валя. - Просто у меня с ним была смешная история. Раз вы все равно за мной не ухаживаете, то я вам расскажу. Ой, вы просто умрете, честное слово!

Она звонко смеется и стреляет в мою сторону глазками. Правда, все это больше рассчитано, как я замечаю, на внешний эффект.

Мы идем сейчас по главной аллее парка, соединяющей два самых больших и красивых павильона с минеральными источниками. И народу здесь масса, разноплеменного и разноязыкого. Идут компаниями, семьями. Шум, говор, смех кругом. Много детей, женщин. И это несмотря на дождь и холод. Ничего не поделаешь, наступило время предобеденного «водопоя». И конечно, каждый второй мужчина обращает внимание на мою спутницу.

Этот Костя, - оживленно продолжает Валя, делая вид, что увлечена разговором со мной и не замечает посторонних взглядов, - работал в санатории культурником. Ну, знаете… всякие там вечера танцев, викторины, экскурсии. Так вот, он дико за мной ухаживал. И один молодой человек тоже. Так Костя, знаете, грозился его убить. Я дико боялась. Он все может, если загорится. Он даже меня грозился убить, представляете? Если я не отвечу на его чувства. Он как сумасшедший был. И вот не успела я уехать, а он уже с другой фотографируется. Тут, оказывается, число проставлено, видите? Это через неделю после моего отъезда. Верь вам всем после этого.

Валя заливисто смеется, откинув головку, и незаметно оглядывается.

Ну, почему же вы думаете, что он тут за кем-то ухаживает? - улыбаясь, спрашиваю я. - Он, наверное, организовал эту экскурсию, и все. А у вас сразу такие мысли.

Ой, вы его не знаете! - машет обеими руками Валя. - Он уже влюбился. Я вам ручаюсь. Может быть, даже в вашу сестру. Она очень хорошенькая, кажется. И конечно, не давал ей прохода. И грозил убийством. Это уж обязательно. Вот такой это ненормальный псих.

А может быть, он влюбился в Оксану?

Может быть. Я же не знаю. Все это уже было после меня, - охотно соглашается Валя.

Она-то, конечно, знать не может. Зато знаю я, в кого этот Костя влюбился. И даже знаю, чем все это кончилось. Да, характер этого Кости делает такой конец вполне возможным. И ведь тем же самым все это могло кончиться и у Вали. Если бы этот негодяй, допустим, не встретил Веру, а отправился бы по Валиным следам, к ней в Свердловск. И я как-то совсем по-другому смотрю на свою жизнерадостную и легкомысленную спутницу.

Костя и сейчас работает в санатории? - спрашиваю я.

Не знаю, - равнодушно пожимает плечами Валя. - Я его что-то не вижу. А сегодня вообще понедельник. Он выходной.

Мы наконец заходим в гулкий, с высокими сводами павильон, становимся в одну из коротких очередей и через минуту уже подставляем свои кружки под краник, потом отходим в сторонку и через силу выпиваем теплую, невкусную воду.

Гадость какая! - морщится Валя.

Но я лицемерно возражаю:

Чего не сделаешь, чтобы быть здоровым.

И становлюсь противен самому себе. Кроме того, мне вдруг приходит в голову, что, наверное, не так уж и полезно пить в таком количестве эту отвратительную воду на здоровый желудок. Но посоветоваться по этому поводу я ни с кем, естественно, не осмеливаюсь. Впрочем, надеюсь, что мне не придется долго испытывать на прочность мой бедный, ни в чем не повинный желудок. А последнее открытие решительно приближает конец всей операции.

Испив водичку, мы с Валей не спеша пускаемся в обратный путь. Разговор, не без моего содействия, вертится вокруг любимой Валиной темы о курортных нравах, всяких там флиртах, романах и сердечных драмах. Хотя, справедливости ради, следует сказать, что для Вали это по занимательности все-таки тема номер два, а тема номер один - это ее английский язык, древний, средний, новый, с его германским происхождением, норманнским влиянием, флексиями, фонетикой, морфологией и прочими немыслимыми премудростями. Все это, как вы понимаете, никак не может служить объектом курортной болтовни, и Валя с этим легко примиряется, с жаром отдаваясь второй теме, которая ее тоже чрезвычайно волнует. Меня она тут уже приравнивает чуть ли не к Рае, хотя общие свои соображения о курортной жизни все-таки избегает иллюстрировать конкретными примерами.

Да, конечно, - соглашаюсь я. - Но вот возьмите этого Костю. До вас он разве тоже за кем-нибудь ухаживал? Вы же этого не знаете.

Ой, я вам сейчас расскажу, - Валя даже жмурится от удовольствия. - С ума сойти. Понимаете, тут в прошлом году был один дядечка. Я его еще застала. Такой видный, немолодой и жутко состоятельный. Нет! - перебивает она сама себя. - Вы не думайте. Тут в основном действительно больные люди. Меня и то знаете как печень мучила? Дико! Во второй раз здесь и… тьфу, тьфу, тьфу! Значительно легче.

Вот и меня язва тоже… - считаю своим долгом вставить я.

Очень даже просто, - соглашается Валя. - Язва сейчас помолодела. Даже, говорят, у грудных бывает.

Тогда у меня это уже старческая форма Но вы начали рассказывать что-то.

Да, да, - подхватывает Валя и насмешливо продолжает: - Так вот, этот дядечка - о тоже, кстати, из Москвы, как и вы, не помню только, как его звали, - решил совместить приятное с полезным. И приехал лечиться… с племянницей. Вы ж понимаете, что это за племянница! Но весьма эффектная особа. И наш Костя принялся за ней ухаживать. Это, говорят, была история! Как он безумствовал! Но ничего не получилось. Представляете?

Вполне, - важно говорю я. - Мария тоже любила Мазепу.

Ну, когда это было, - с полной убежденностью возражает Валя. - А в наше время все прозаичнее. «Жестокий век, жестокие сердца», - со значением заключает она.

Да, с веком нам повезло, - задумчиво говорю я.

На всякий случай я все же запоминаю эту историю. Надо бы, пожалуй, узнать, как звали этого дядюшку. Может быть, пригодится в будущем разговоре с Костей.

Однако прежде всего надо разыскать самого Костю.

После обеда я осторожно приступаю к решению этой важнейшей задачи.

Первый разговор в связи с этим завязывается у меня в вестибюле столовой. Там на стене развешаны красочные расписания всяких культурных и спортивных мероприятий, афиши кинофильмов, цветные фотографии бассейна, волейбольной и баскетбольной площадок. Над всем этим протянулся броский лозунг: «Единственная красота - здоровье!»

Возле этой стены за маленьким столиком сидит усталый и хмурый человек в белом халате. Это дежурный «службы внимания». Ему явно скучно. Почему-то никто внимания от него не требует. И я решаю нарушить его унылое одиночество.

Через пять минут Семен Гаврилович - так зовут хмурого человека в халате, - благодарный уже мне за внимание, жалуется, что на него теперь взвалили, кроме «внимания», еще и всю культурно-массовую работу. Ибо человек, который работал до него на этой должности, грубо говоря, проворовался. Однако скандал решили замять и ограничились тем, что выгнали этого паршивца Костю с работы. Кому хочется портить реноме своего учреждения, спрашивается? А украл Костя не более и не менее как две теннисных ракетки, заграничный футбольный мяч, аж три еще не надеванных шерстяных спортивных костюма и даже трубу из оркестра, правда старую. Семен Гаврилович перечисляет мне все это с абсолютной точностью, ибо сам лично подписывал соответствующий акт о списании всех этих предметов, как пришедших в негодность. Не подумайте - лично Семен Гаврилович безупречно честный человек и не позволит себе присвоить даже чужую копейку и государственную тоже. Но подписать такой акт… Он тяжело вздыхает.

Попросило начальство. Ну, а если честно, то кому хочется портить отношения с начальством? И вообще. Что, мне больше всех надо, по-вашему? Но если подумать, то стыдно. Вот я вам и рассказываю.

И где же теперь этот бедолага Костя? - участливо спрашиваю я, ибо такой тон лучше всего соответствует не столько трагедии самого Кости, сколько участи ни в чем не повинного Семена Гавриловича, вихрем событий засосанного в эту историю и неизвестно за что пострадавшего.

А! Ему хорошо, он на свободе, - вздыхает Семен Гаврилович с видом узника, заточенного в крепость.

То есть, - пытаюсь конкретизировать я, - что значит «на свободе»?

Это значит, у мамы, - снова вздыхает Семен Гаврилович, на этот раз так, что, кажется, может разжалобить камни. - А мама у него шеф-повар в «Перекопе». Вам все понятно? Она как-нибудь выдержит на своей шее трех таких бездельников, как ее драгоценный Костя.

Нам никто не мешает, и беседа наша мирно течет дальше.

В конце концов я узнаю не только фамилию Кости и его адрес, но и кое-что о его характере, семье и даже друзьях. Семен Гаврилович, при всей его вялости, даже ипохондрии, а также презрении к людским делам и страстям, оказывается человеком поразительно информированным, к тому же с философским складом ума, склонным к анализу и обобщениям. И потому лично для меня его «служба внимания» оказывается совершенно бесценной.

Что губит Костю? - брюзгливо рассуждает Семен Гаврилович, тусклым взглядом упираясь куда-то в пространство. - Его губит мама. И губит папа. Мама его губит любовью. Папа - пусть земля ему будет пухом, он спился - губит его своими генами. При таких генах Косте для воспитания нужна не мама, а николаевский фельдфебель с розгами. Это уж я вам говорю. Иначе получится не человек, а комок грязи. Что постепенно и случилось. Об Костю сейчас можно только испачкаться. А каждый человек ищет для себя подходящую среду обитания. Вы заметили? И чаще всего дурная компания не засасывает, а привлекает. Уверяю вас. Вы, кажется, учитель?

Откуда вы знаете? - изумляюсь я.

А! Откуда только теперь не поступает информация, знаете. Так вот, слушайте меня, и вы станете, не скажу - умнее, но мудрее. Это уж точно. Костя это тоже продукт, вы понимаете? И он тоже учился когда-то в вашей школе.

В моей?..

Ну, ну. Не понимайте буквально. Там у вас есть свой Костя.

Согласен. Но вы начали говорить о среде его обитания, - напоминаю я.

Да, так вот. Костя именно нашел себе такую среду. Там один красивей другого, я вам доложу. Возьмите хотя бы этого пропойцу Мотьку, нашего водопроводчика. Вы думаете, почему у нас тут все краны текут и горячая вода то идет, то нет? А потому, что ведает этим всем вечно пьяный Мотька. Когда у него, не дай бог, откроется наконец язва, у нас горячая вода будет без перебоя. Это я вам говорю. А пока я не могу провести соревнование по плаванию. Слава богу, Мотька еще здоров.

Наша беседа подходит к концу, и я самым сердечным образом прощаюсь с Семеном Гавриловичем. Более содержательного собеседника я тут еще не встречал. Это просто счастье, что меня осенило побеседовать с ним.

Теперь я себя чувствую почти готовым к довольно сложной, по многим причинам, встрече с этим самым Костей. На этом, я надеюсь, и закончится операция, ради которой я сюда прилетел.

…Под вечер возле старинного здания грязелечебницы у меня происходит встреча с Дагиром. В центре нашего внимания теперь только Костя. Я прошу уточнить его адрес и постараться выяснить, был ли он две недели назад в Москве, а также каков его образ жизни сейчас, где бывает, с кем встречается.

Ну, а если у Дагира останется время, то неплохо бы узнать, что за «дядечка» в прошлом году жил в санатории за месяц до Веры, «племянницу» которого пытался соблазнить любвеобильный Костя.

Сколько тебе на все это надо времени? - спрашиваю я.

Ну, адрес-то я уточню еще сегодня, - говорит Дагир. - А вот дальше… Два дня надо, Виталий. Чтоб как следует, понимаешь.

Давай на второй день. То есть послезавтра, во второй половине дня, - уточняю я. - Чтобы вечером можно было уже действовать. Договорились?

Ай, спешишь. Ну, постараюсь.

И вот еще что. Не трогай Мотьку. С ним я сам займусь. Это будет запасный путь к Косте.

Мы расстаемся, и я не спеша возвращаюсь к себе в санаторий. Моросит дождь. Но тепло и даже душно под густыми кронами деревьев. Из санаториев, мимо которых я прохожу, доносится музыка. На улицах пустынно. Свет ламп над мостовой не пробивается на тротуар. Я шагаю словно в темном коридоре. Вот и перекресток. Большие каменные вазы с цветами перегораживают здесь мостовую.

Я сворачиваю за угол и вскоре добираюсь до своего санатория.

После ужина мы идем с моим соседом по комнате Витей Богдановым играть в бильярд. По дороге я останавливаюсь поболтать с дежурной. И, между прочим, узнаю, кто из слесарей и водопроводчиков дежурит сегодня ночью. Но Мотьки среди них не оказывается. И я с полным правом иду в бильярдную, где Виктор, поджидая меня, уже выбирает себе кий по руке, потом складывает на столе треугольник шаров и нетерпеливо поглядывает на дверь.

Мы играем в «пирамидку» - игру длинную, неторопливую и хитрую, требующую терпения и железной выдержки. Но мысли мои очень далеки от этого зеленого стола с белыми шарами, и все Витькины шуточки и подначки до меня не доходят.

Я думаю о неведомом мне Косте, подонке и воре, который, по всей вероятности, окажется теперь еще и убийцей, думаю о том, как дорого обошлось трусливое, а возможно, и карьеристское нежелание поднимать «шум» вокруг его кражи. И, между прочим, этому мог бы помешать даже такой незаметный человек, как Семен Гаврилович, откажись он подписать фальшивый акт. И тогда Костя уже полгода, как сидел бы под замком в колонии и была бы жива Вера. И, между прочим, сегодня не ждала бы Костю кара в сто раз страшнее, чем за ту кражу в санатории. Но Вера, главное - Вера, она была бы сейчас жива…

Утром я уже у другой дежурной снова интересуюсь слесарями и водопроводчиками. На этот раз под тем естественным предлогом, что кран в нашей комнате вторые сутки течет и никакие наши жалобы уборщицам не помогают. Оказывается, искомый мною Мотька сегодня на работе, и все краны «на его чертовой совести, чтоб он пропал», как выражается дежурная. Она же указывает мне путь в подвал, где оборудовали себе мастерскую слесаря. Там обитает и Мотька.

В дальнем конце коридора я нахожу узенькую дверь и по гудящей металлической лестнице спускаюсь вниз, в подвал. Сначала я попадаю в тесный, плохо освещенный тоннель. По сторонам тянутся какие-то складские помещения. Жарко, трудно дышать. Издали доносится гул, визг металла, чьи-то возгласы. Толкаю наконец какую-то дверь и попадаю в котельную. В топках огромных котлов ревет пламя, пол завален углем, двое чумазых полуголых парней кричат мне что-то, сверкая белками глаз и белозубыми улыбками. Я в ответ тоже улыбаюсь и машу рукой, давая понять, что попал не туда, куда надо.

Иду дальше по темному коридору и наконец добираюсь до слесарной мастерской. Острый запах металла - вот первое, что я тут ощущаю. Длинные, обитые железом столы, тиски, маленький токарный станок у стены, полки с инструментами, какие-то горы железок на столах. А в дальнем углу я вижу проваленную металлическую раскладушку с грязной подушкой и рваным ватным одеялом.

Около одного из столов на высоком табурете сидит вихрастый парень в перепачканной, замасленной до металлического блеска темной рубахе с закатанными рукавами и, покуривая, с любопытством смотрит на меня круглыми, как у совы, глазами.

Привет, - говорю я.

Ну, привет, - отвечает парень.

Мне бы Мотю.

Это еще зачем?

Кран течет.

Хе! Пусть заявку подают.

А может, я Моте рублевку хочу дать, чтоб сразу починил? - усмехаюсь я. - Почем ты знаешь?

Рублевку? - оживляется парень. - Ну, давай. Я Мотька.

Что ж ты сразу не признался?

Мало ли… - туманно откликается Мотька и, шмыгнув носом, оценивающе смотрит на меня. - Тебе и верно только кран починить? Или чего еще?

А какая от тебя еще польза?

Может, чего купить хочешь слева? - Мотька выжидающе и лукаво смотрит на меня своими круглыми, совиными глазищами. - Улавливаешь или как?

Что ж у тебя есть?

У меня-то ничего. Но если кинешь трояк, сведу туда, где есть, - скалит зубы Мотька.

Да что есть-то?

Ну, что. Джинсы - Америка. Галстуки - Италия. Резинка. Сигареты. Чего тебе еще?

Я говорю, что вообще-то меня джинсы интересуют. И в нерешительности чешу затылок. Не так-то просто отважиться на такую покупку.

Только деньги я сам не рисую, учти, - сурово предупреждаю я.

Это верный признак того, что я сдаюсь. И Мотька прекрасно все понимает. Круглая угреватая его физиономия расплывается в улыбке, и он заговорщически подмигивает:

Сговорено.

Мотька торопливо сползает с табуретки, подбегает к раскладушке и из-под подушки вытаскивает бутылку водки, как мне кажется, уже начатую. Из ящика стола он достает два мутных стакана, из кармана брюк - луковицу и складной нож. Все это он проворно выставляет на стол возле тисков, локтем сдвинув наваленные там ржавые железки и инструменты в сторону.

Флакон - два семьдесят, пойдет? - азартно спрашивает он. - Чтоб, значит, порядок был. Пока врачи не видят и милиция спит. Тогда гони, кипит твое молоко!

Я со вздохом отдаю ему три рубля. Мотька энергично разливает водку, и мы чокаемся. Выпив, я на глазах у Мотьки слегка хмелею. Мы со вкусом закуриваем, и я говорю, не очень, однако, свободно ворочая языком:

Если хочешь знать, мне тут указали еще одного человека. Еще когда сюда ехал, понял? Да он от вас, оказывается, уволился. Вот и прокол.

Кто такой? - интересуется Мотька.

А, ты не знаешь. Костя звать.

Xa! - Мотька от возбуждения хлопает себя по коленке. - Кто не знает, а кто и знает. Тебе кто на него указал?

Да тут одна. В прошлом году Костя за ней ухлестывал.

Черненькая такая, глаза синие, да?

Ты откуда знаешь?

Нам из подвала все видно, - довольно смеется Мотька. - Все точно. Как в аптеке. С Костей и встретишься. Будет порядок, кипит твое молоко! Давай по последней.

Он разливает остаток водки, достает из кармана еще одну луковицу, режет ее пополам, Потом вытаскивает помятый ломоть черного хлеба. Мы выпиваем, крякаем, заедаем луком и хлебом.

Небось там тебе такого не поднесут, - хвастливо говорит Мотька, кивая на потолок. - Ты плюй на ихнюю диету, а то ноги протянешь. Знаю я эту муть, какой уж год тут трублю, насмотрелся.

Некоторое время мы еще болтаем о том о сем, и Мотька делает мне всякие авансы на будущее, суля немыслимые коммерческие выгоды от нашего с ним знакомства. Потом я начинаю прощаться.

Значит, договорились? - спрашиваю я напоследок.

Ну! Не чешись, Маруся, в строю, - весело откликается Мотька. - Сегодня вечером. Трояк гони вперед.

Так я же дал?!

Ну, ну, купец, не жмись, - строго говорит Мотька. - Дал на выпивку. А это как условились.

Ссориться мне с этим наглецом сейчас не с руки, однако придется быть С ним повнимательней.

Эх, просто обвал, - вздыхая, говорю я и достаю деньги.

Мотька, не глядя, сует их себе в карман.

Ну, вот. Считай, что мы с тобой скорешились, Витек, - солидно говорит он и хлопает меня по плечу. - Значит, гляди сюда. У меня отбой в пять. Ну, туда-сюда. Кое-кого увидеть, кое-кого предупредить. Сам понимаешь, не глиняный. Значит, тебе лучше всего после ужина прикатывать. Ну, там, в девять. Порядок?

Порядок. А куда прикатывать?

Ждать я тебя буду в парке. У театра. Знаешь?

Знаю. Приду.

Мотька назначает встречу так уверенно, словно это происходит у него уже не первый раз и в одном и том же месте. А может быть, так оно и есть? Эта спекулянтская шайка сложилась и действует, наверное, уже давно. И все приемы заранее отработаны. Вот, например, адрес они не говорят, а Мотька поведет меня сам, черт знает каким путем. А там и еще чего-нибудь, наверное, приготовили. Что ж, поглядим.

Деньги не забудь, - предупреждает Мотька. - Второй раз не поведу, учти.

Это ты брось, - резко отвечаю я, чтобы не быть уже круглым дураком в Мотькиных глазах. - Кореш называется. Сначала товар отберу, а потом уж и деньги.

Дрейфишь, купец? - нахально улыбается Мотька. - Люди там свои, не обидят.

Твои, да не мои. Словом, так.

Ладно. Сговорено, - неожиданно мирно говорит Мотька. - Чего психуешь?

И мы расстаемся до вечера.

Я выбираюсь из подвала и бегу к телефону. Но не к тому, который стоит в вестибюле около дежурной, на самом ходу. Есть телефон и в другом корпусе.

Дагира я не застаю. Поэтому звоню дежурному и, убедившись, что меня никто не слышит, называю свою фамилию. Потом очень коротко и достаточно непонятно для непосвященного сообщаю, что встреча у меня с Костей произойдет сегодня вечером, в девять часов, и потому я прошу Дагира встретиться со мной в восемь у грязелечебницы и сообщить о Косте все, что ему к этому времени удастся узнать. Дежурный повторяет мои слова уже «открытым текстом», и я убеждаюсь, что он все прекрасно понял.

День тянется у меня так же размеренно и неторопливо, как и три предыдущих. Перед обедом под неутихающим дождем мы с Валей отправляемся, как всегда, пить водичку.

До этого, кстати говоря, я постарался тоже быть при ней неотлучно, чем, кажется, ее немало удивил, а может быть, вызвал даже кое-какие подозрения. Я заранее шел на этот риск. Мне очень не понравилось, что Мотька принудил меня назвать источник моих сведений о Косте. Уж не вздумает ли он проверить, так ли это на самом деле? Ведь он Валю знает.

Но, во всяком случае, до обеда Мотька возле девушки не появлялся. И вот теперь, по пути к источнику, я незаметно перевожу разговор на Костю и, как бы между прочим, замечаю, что, наверное, у такого ловкача можно было приобрести всякие заграничные шмутки. И вообще тут где-то, говорят, бывает по воскресеньям громадная барахолка.

Тема заграничных тряпок, естественно, вызывает у Вали горячий отклик. Она полна разнообразными сведениями на этот счет. Что касается Кости, то Валя убеждена, что он спекулирует заграничными вещами, хотя она лично дел с ним на этой почве, конечно, никаких не имела. Но другие, по ее сведениям, что-то у него покупали.

Да, да, - рассеянно подтверждаю я. - Это вы мне еще вчера говорили. Я помню.

Неужели? - удивляется Валя и пожимает плечами. - Впрочем, может быть.

Больше мне ничего и не требуется.

После возвращения из парка и уже до конца дня я со спокойной душой даю Вале отдохнуть от моего общества.

Мне самому никакого общества не требуется. Стыдно признаться, но я волнуюсь. Как-никак, а заканчивается довольно сложное дело, и мне, видимо, скоро предстоит задержать убийцу Веры. Неужели он так влюбился, что отказ выйти за него замуж толкнул его на такой страшный шаг? А Вера? Нет, Катя ошибается, Вера не могла полюбить такого подонка. Тем отвратительней ей было его преследование. Но зачем тогда она пошла с ним в тот вечер? Мягкая, деликатная, совестливая Вера, она конечно же хотела образумить, успокоить его. Она была полна сострадания к нему. И вот этот негодяй… Впрочем, пока это все только догадки и эмоции. Улик против Кости нет. Их еще предстоит найти.

Я прогуливаюсь по дальней дорожке сада, курю сигарету за сигаретой и не могу успокоиться. Воздух пропитан сыростью, под ногами лужи, небо клубится тяжелыми тучами. Я поминутно смотрю на часы. И время от этого тянется изматывающе медленно. Снова начинает накрапывать дождь и загоняет меня в дом. Я не в состоянии ничем заняться. И считаю минуты, сначала до того, как идти к источнику - это я заставляю себя проделывать с педантичной аккуратностью, - потом не могу дождаться конца ужина и, наконец, условленной встречи с Дагиром.

Уже совсем темно. Дождь, словно спохватившись, льет как из ведра. Тут не спасет никакой плащ. Под ногами не лужи, а озера, обходить их бесполезно.

Тем не менее Дагир, как и в прошлый раз, точен. Я рассказываю ему, как изменилась ситуация. После короткого обсуждения принимаем решение с завтрашнего дня вплотную заняться Костей. Сегодня же вечером он ничего не должен заподозрить. И встретиться с ним конечно же надо, раз представился такой случай. Ведь чего только не сболтнет среди своих подвыпивший Костя, да и обстановку внутри этой шайки узнать тоже полезно. А мне самому действовать придется, исходя из ситуации. Тут ничего предвидеть нельзя.

Давай все-таки ребята покараулят тебя, пока ты будешь там, - озабоченно предлагает Дагир. - Это, я тебе скажу, такая шпана.

Еще чего! - возражаю я. - А то я шпаны не видел… Кроме того, они знают, что денег у меня с собой не будет. Я предупредил. А твои ребята могут их спугнуть.

Ну, смотри… - недовольно качает головой Дагир.

Потом он мне сообщает кое-какие сведения о Косте, называет двух-трех его друзей, в том числе и Мотьку. Оказывается, две недели назад Костя действительно куда-то уезжал. Куда - неизвестно. Может быть, и в Москву, туда он, кстати, ездил уже не раз. Говорят, в Москве у него есть знакомая, и он ездит к ней. Но и тут у него есть подружка. Вот и все, что Дагир пока успел узнать.

Под конец он, усмехнувшись, добавляет:

Насчет того дядечки пока некогда было спрашивать. Однако постараюсь. Не забуду.

Я машу рукой, мне сейчас не до дядечки.

Мы прощаемся, условившись, что в какое бы время я ни вернулся сегодня вечером от Кости, непременно позвоню дежурному. Там будут ждать.

И беспокоиться тоже, - многозначительно добавляет Дагир.

Я смотрю на часы. Без двадцати минут девять. Времени остается в обрез, чтобы добраться до театра в парке.

Дождь не утихает, просто водопад какой-то обрушивается с неба. За шумом воды ничего больше уже не слышно. Ну и погодка!

Я поднимаю воротник плаща, будто это может мне чем-то помочь, и засовываю руки поглубже в карманы. В ботинках у меня противно хлюпает.

Мне кажется, я очень долго иду пустынными, полутемными аллеями, мимо закрытых уже киосков, лечебных павильонов, уютных, спрятавшихся в кустарниковых раковинах скамеек, мимо залитых водой, потемневших концертных афиш и портретов передовиков производства. В слабом свете фонарей над головой я различаю сквозь потоки дождя причудливые силуэты деревьев с протянутыми черными, уже без листьев, ветвями.

Парк я за эти дни изучил довольно прилично и потому иду быстро и уверенно.

Вот и здание театра, неуклюжее, с погасшими огнями, кажущееся почему-то временным, оно вплотную привалилось к изящному, старинному павильону с источниками и почти весь его загородило своей уродливой тушей.

Вокруг театра пусто, спектакля сегодня нет. В стороне широкая каменная лестница, украшенная скульптурами и цветами, ведет на городскую площадь. Возле этой лестницы я замечаю одинокую, съежившуюся человеческую фигуру.

Это Мотька. Я сначала догадываюсь, а потом и узнаю его. Тщедушный он паренек и жалкий какой-то, несмотря на всю его хитрость и нахальство.

Топай за мной, - сердито бросает он, когда я подхожу, и, не оглядываясь, начинает подниматься по лестнице.

Я молча следую за ним.

На пустынной улице, с темными, словно притаившимися домами, слышен только плеск и шелест воды. Холодно, однако. Самое время сейчас что-нибудь выпить.

Мотька, втянув голову в плечи, семенит возле меня. Он тоже промок насквозь, и ему, по-моему, еще хуже, чем мне.

Мы сворачиваем на вторую улицу, потом на третью. Я стараюсь запомнить дорогу, но в темноте мне это плохо удается.

Теперь вдоль улицы тянутся маленькие, аккуратные одноэтажные домики, вроде украинских мазанок. Наверное, старинная казачья слобода. В окнах, за занавесками, тепло и уютно горит свет - оранжевый, голубоватый, розовый.

Сейчас прибудем… - ворчливо сообщает Мотька и зябко ежится. - Весь мокрый, как лошадь, - все больше злобясь, неожиданно добавляет он. - Кипит твое молоко!

Наконец мы останавливаемся возле каких-то ворот, и Мотька, цепко оглядевшись, толкает черную, скрипучую калитку.

Тут пес, - предупреждает он. - Не бойсь, не загрызет.

Собак я не боюсь с детства, С собаками я дружу. С ними иной раз легче поладить, чем с людьми.

Не успеваем мы шагнуть за калитку в темный двор, как на нас обрушивается яростный и мощный собачий лай. Бешено гремит цепь, пес хрипит и бесится. Злющий, однако.

Вслед за Мотькой я, спотыкаясь и скользя, пересекаю двор так, что собака остается где-то в стороне, затем огибаю темный, без единого освещенного окна дом и поднимаюсь на заднее крыльцо.

Интересно, куда это мы пришли. Первое впечатление, что дом пустой. Ведь только десять часов, даже меньше, а ни в одном из окон, мимо которых мы проходили, не видно света, и ни одного звука оттуда не доносится. Прячутся? Но зачем? Впрочем, чего гадать. Сейчас все станет ясно. Особого риска для себя я в этом визите не вижу. Грабить они меня не будут, знают, что я приду без денег. Счеты со мной сводить им тоже не надо. А вот беседа может состояться любопытная, это уж точно.

Мотька ворчит что-то себе под нос и с силой колотит в дверь. Собака во дворе отвечает новым приступом ярости и захлебывается от лая. Мотька, словно подстегнутый этим лаем, продолжает злобно колотить.

Тише ты! Дом завалишь.

Гремит замок, дверь распахивается, и нас окутывает душное тепло человеческого жилья.

Тусклая лампочка освещает захламленный, узкий коридор и стоящего на пороге черноволосого остролицего парня, длинного и сутулого, в кожаном модном пиджаке и серых, щегольски расклешенных брюках.

Ого! - иронически произносит он, оглядывая меня. - Какую каланчу наш Мотька привел. Силен парняга. Вымахал на радость маме и родной Советской Армии, - довольно плоско острит он и вдруг сердито спрашивает меня: - Что уставился? Думаешь, чего это я хохмлю? От здоровья, браток, от здоровья. Слава богу, не диетик. Проходи давай. Сушить вас сейчас будем, - уже совсем миролюбиво говорит он и с усмешкой тут же предупреждает: - Только учти, у нас, как в Америке, каждый пьет на свои, понял?

Сейчас главное выпить, - хриплю я, - хоть на свои, хоть на чужие… - И в свою очередь спрашиваю: - Тебя как звать?

Зови Капитан. Для ясности. А тебя Витька?

Ага. А мне, между прочим, про Костю говорили.

Мало чего тебе говорили.

Мы заходим в небольшую, жарко натопленную комнату. Вокруг стола развалились на стульях четверо парней. Впрочем, один из присутствующих дядя в возрасте, мятое, испитое лицо заросло седой щетиной, красные кроличьи глазки с воспаленными веками смотрят недобро, подозрительно. Напротив него парень лет под тридцать, массивный, угрюмый и спокойный, знает, что никто его обидеть не посмеет. Остальные двое мелюзга, мальчишки.

На столе две или три бутылки, одна почти пустая, другая наполовину, - значит, выпили. По блестящим глазам видно, что выпили, по координации движений, по репликам. Еще на столе колбаса, хлеб, вспоротые банки консервов, на тарелке какая-то зелень.

Кажется, встретивший нас парень и есть Костя, и он тут командует, он тут хозяин.

Садись, Витек, - говорит он мне. - Бросай пятерку и ешь, пей, чего захочешь. Как в Америке.

Далась ему Америка. Но я готов заплатить и больше, лишь бы чего-нибудь хлебнуть и согреться, у меня зуб на зуб не попадает. Демонстративно достаю кошелек и еле набираю там пять рублей: трешка, рубль и остальное мелочью.

В пользу голодающих, - насмешливо говорю я.

Костя бесцеремонно сгребает деньги и наливает мне стакан водки. Впрочем, это не водка. Отвратительный запах бьет мне в нос, как только я подношу стакан ко рту. Это страшная сивуха и яд. Но я пью. Я чувствую, как меня бьет озноб, и мечтаю согреться.

Все тянутся чокнуться со мной, и тот, седой и красноглазый, тоже, но рука его при этом дрожит так, что часть самогона расплескивается на стол. И здоровенный парень напротив него сердито басит:

Чего льешь? Гляди отниму!

И старик заискивающим тоном лепечет в ответ:

Что ты, Лешенька? Я губками каждую капельку соберу. Ты не переживай за-ради бога.

Все выпивают и тут же кидаются закусывать, просто невыносимо это огненное пойло.

Только красноглазый старик пьет не торопясь, смакуя каждый глоток. Потом он хлопает в ладоши и, почему-то вытерев их об себя, лезет под общий смех на стол и, опустившись на четвереньки, вылизывает клеенку.

Не знаю, от чего меня больше мутит - от выпитого самогона или от этого зрелища.

Старика наконец стаскивают со стола.

И Костя неожиданно обращается ко мне:

Ну, Витек, а какие у тебя еще при себе монеты есть? - ласково произносит он, поигрывая старой и длинной, наполовину уже сточенной финкой, которой они тут режут, видимо, колбасу и хлеб. - Покажи нам кармашки, Витек.

И я чувствую, как напрягаются все остальные, ожидая, что я сделаю сейчас в ответ. Рук их я не вижу, но мне кажется, что ножа ни у кого из них нет. В этот момент один парень вскакивает и оказывается возле двери, у меня за спиной. Остальные не спускают с меня глаз. Тяжелый, как слон, Леша возбужденно сопит и перестает жевать.

Но я вовсе не собираюсь драться, я не за тем пришел сюда. И убегать я тоже не собираюсь. Почему бы мне не показать карманы?

Что ж, Костя, - говорю я, откидываясь на спинку стула, - значит, честной торговли не будет?

Будет, будет. Все будет. Не дрейфь, - с кривой усмешечкой успокаивает он меня и тут же резким тоном приказывает: - Давай карманы.

Я вижу, что он возбужден и рисуется. Но еще больше возбуждены те двое, что помоложе, щенки, которых пока только натаскивают, учат, дают насладиться произволом над одним, который сейчас в их власти.

А тебя Мотя не предупредил? - спрашиваю я, не меняя позы. - Я ж с собой ничего не взял.

Много болтаешь языком, паря, - хрипит красноглазый старик, он один сохраняет за столом полную невозмутимость. - Раз мальчики просят, сделай. Они нервные.

Я пожимаю плечами.

Ну что ж…

И выворачиваю один карман за другим. Все присутствующие следят за каждым моим движением. С каким удовольствием я бы отстегал этих нервных мальчиков по их тощим, обтянутым джинсами задам. Надо непременно и серьезно заняться этой шайкой. Сегодня они заманивают к себе дурачков и пытаются ограбить, завтра они с этой целью выйдут на улицу.

Когда все карманы оказываются мною вывернутыми и ничего ценней старой записной книжки, расчески, носового платка и кошелька с оставшейся мелочью в них не оказывается, Костя неожиданно командует:

А теперь скидай штаны!

И мальчики начинают ржать от предвкушаемого удовольствия. Еще бы! Представляется случай унизить человека, всласть поиздеваться над ним, поиграть своей силушкой, ощутить эту подлую, бандитскую вседозволенность. Однако, учитывая мои солидные габариты, они не расслабляются и не теряют бдительность.

Я смотрю в злые и насмешливые Костины глаза и медленно говорю:

Хочешь поиздеваться, Костя? Тогда слушай. Если я отсюда выйду живой, вам хана. Это первое. Если живой не выйду, вам тоже хана. Потому что я кое-кому в санатории сказал, что иду с Мотькой к тебе. Это два. А третье, я служил в десантных войсках. Это тебе что-нибудь говорит? Нет? А вам, мальчики?

Костя понимает, что я не шучу. Глаза его становятся бешеные, возбужденно подергиваются тоненькие черные усики, и он издевательским тоном говорит, явно рисуясь перед своими:

Не пугай нас, деточка. Не таких мы укорачивали. А тебя сам бог велел укоротить. Ха, десантник нашелся! Ну ладно. Давай заначку и оставайся в штанах.

Нет заначки.

Ах, нет…

Я эту публику знаю. Костя рисуется не случайно. И на внешний эффект бьет тоже не случайно. Это самый верный способ укрепить авторитет в такой среде, зажать всех в кулак и внушить страх. И тут все средства бывают хороши. Что ж, эффект так эффект. И я решаю показать им спектакль. Я вскакиваю с такой стремительностью, что все в первую секунду невольно застывают на месте. Костя приемов не знает. Мгновенно опрокинутый мною, он летит головой вперед и, как торпеда, с грохотом врезается в стенку. А нож его уже у меня в руках. Я отступаю к шкафу и оглядываю оцепеневшую компанию.

Вот это да… - восхищенно произносит наконец один из парней. - Финт ушами.

Эх, кипит твое молоко! - подхватывает Мотька, хлопая себя по худым ляжкам. - Ну, дает диетик! Не чешись, Маруся, в строю.

В десантах, там учат, - добавляет уважительно третий.

Никто из них не собирается на меня кидаться. Настроение переломилось, и воцаряется миролюбие.

Костя, постанывая, пытается подняться с пола, но руки у него подламываются.

Я первый прихожу ему на помощь. Я не чинюсь. И мне надо еще с ним потолковать. Какое-то смутное, непонятное беспокойство все больше охватывает меня.

Всем налить, - приказывает Костя, с трудом усаживаясь к столу. - Всем выпить. Мир и дружба. Ну, чего шары выкатили?

Тебя живым видим, - обиженно откликается кто-то из парней.

Мы выпиваем. И в знак полного примирения Костя, проковыляв в соседнюю комнату, выносит оттуда новенькие заграничные джинсы. Он аккуратно ставит их на пол, и они стоят, демонстрируя выдающиеся свои качества. И все принимаются шумно, наперебой обсуждать их.

Я уже собираюсь попрятать обратно в карманы вынутые оттуда свои вещи, как вдруг Костя замечает торчащую из записной книжки фотографию. Я, между прочим, не без умысла повертел книжку сейчас в руках, прежде чем сунуть в карман. И Костя, заинтересовавшись, говорит:

А ну, покажь!

Я протягиваю ему фотографию. Он с интересом, но без всякого волнения или испуга разглядывает ее. Двое ребят, вскочив, тоже тянут к ней шеи. Один из них тычет пальцем и удивленно восклицает:

Глянь, Коська, ты!..

Ага. Я, - не без гордости соглашается Костя и спрашивает меня: - Где достал?

А! - машу я рукой. - Дружок в прошлом году тут отдыхал. Ну, и прислал. Вот этот, - и наобум указываю на одного из парней, снятых возле Кости.

Этот? - оживляется Костя. - Ха! Ну как он, женился?

А чего ему жениться? - осторожно отвечаю я.

Костя насмешливо ухмыляется.

Ха! Не знаешь? Он же из-за нее то ли топиться, то ли стреляться собирался, ханурик.

Из-за кого?

Да вот же, из-за этой девки! - очень довольный, восклицает Костя, указывая пальцем на Веру.

Из-за нее?! - не веря своим ушам, переспрашиваю я. - Ты, часом, не спятил?

Я-то? Да кого хочешь спроси! Я его так и звал: Пашка-псих. Что, я не помню! Точно тебе говорю.

Но я не могу прийти в себя от изумления. Значит, Катя ошиблась? И Костя мне вовсе не нужен? А нужен какой-то неведомый мне Пашка, так, что ли?

Море, солнце, оголенные тела. Как не влюбиться? Может ли получиться что-то серьезное из мимолетного романа и стоит ли вообще заводить такие отношения?

Юля, 29 лет

Я поехала с подружкой после трудового лета, в начале сентября на недельку в Одессу. В первый же вечер с нами познакомились два парня. Мне отношения и романчики были не сильно интересны, разового секса я тоже не искала, приехала вообще от мужиков отдохнуть и тут на тебе.

Парней было двое, мне было не интересно, но подруга уговорила провести с ними вечер. Мы сидели с ними на террасе в кафе, потом пошли гулять по набережной, уже было поздно, мы шли, болтали с парнем, назовем буквой С, потом как то повернулись и поняли что моей подруги и его друга нет. Пришли к мысли, что скорее всего они пошли к кому-то из нас в номер.

Начался дождь, мы начали бежать в сторону дома, я подскользнулась, расцарапала ногу и порвала балетку, парню пришлось меня нести меня на руках, потому что я не могла ступить на ногу.

Мокрые и в крови мы пришли ко мне под номер, начали стучать, а дверь никто не открывает, стояли около получаса.

В итоге я очень замерзла и пришлось идти в номер к С, чтобы сходить в душ, к незнакомому человеку. После пришлось надеть его вещи — свои постирала. Мы до утра просидели на балконе, проболтали под бутылочку рома.

Подружка наконец объявилась и с утра мы пошли на пляж. К вечеру охранник передал мне стопку записок: парень, у которого я провела ночь, искал меня, но не помнил в каком я номере живу. Но я не пошла на встречу.

На следующий день он ждал уже под корпусом, как оказалось очень давно, пригласил меня в оперу и я согласилась.

Это был очень классный вечер, не просто опера — был столик под крышей оперы, с красивым видом, приятной музыкой. После мы катались на лошадях. Было увлекательно и ярко, вот в такие минуты ни о чем не думаешь. Сложно наши отношения назвать романом, но были очень красивые ухаживания.

В день, когда я уезжала, мы с ним особенно даже не прощались, не обменивались телефонами. Я просто села в такси и уехала.

Утром в Киеве на перроне стоял он. В той же футболке и шортах что и вчера. Попросил проводника куда-то его поселить, доплатил и приехал в Киев на поезде, на котором ехала и я.

День мы снова провели вместе, а потом друг ехал домой через Киев, забрал его, так наши недоотношения и закончились. Мы иногда общались в соцсетях, ни о чем серьезном.

Но через два месяца, я вышла с работы на обед, и увидела его с 51 розой. Он приехал ко мне, вернее, переехал. Мы прожили вместе два года, а потом наши пути разошлись. Но у меня до сих пор самые теплые воспоминания об этом романе.

Аня, 33 года

Где-то в 2005 или 2006 году я была молодой амбициозной юристкой сети радиостанций Европа Плюс. И меня отправили в рамках нетворкинга и повышения квалификации на международный форум по интеллектуальной собственности в Алушту.

В Крыму я была впервые. Поэтому немного доплатила своих денег и осталась не на 5 рабочих дней, а еще и на 2 выходных после — совместить приятное с полезным. В первый день случайно познакомилась с парнем из Литвы Паулюсом, представителем литовского патентного ведомства.

Мы сразу друг другу понравились, и он меня познакомил с остальными членами литовской делегации, после чего мы отправились в магазин Массандра дегустировать крымские вина.

Я же до того познакомилась с парой девушек из киевских юридических фирм, и у нас сам собой нарисовался приятный вечер. В течение всего вечера литовский красавчик Паулюс не отходил от меня ни на шаг, всячески демонстрировал свою симпатию, и я отвечала тем же — это было взаимно.

В номер мы ушли вместе, и с первого дня в своем законном номере я появлялась лишь с целью переодеться.

Секс был прекрасным, Паулюс старался (а может нет, может он всегда так) быть нежным и чутким, не забывая о средствах предохранения.

Мы сбегали со скучных лекций по охране прав на сорта растений и микросхемы и проводили время на пляже, купаясь в ледяной воде и обтирая друг друга полотенцами, чтоб согреться (вода была +11)

Исходили за 5 дней всю Алушту пешком вдоль и поперек, выпили литры массандровского вина, выкурили тонны сигарет и говорили обо всем на свете!

Расставались на автовокзале с мыслью скоро увидеться вновь, обменялись имейлами и даже пару раз списались. Я собиралась приехать в Литву, но были сложности с визами, сразу не вышло, и постепенно все сошло на нет.

Но эти приятные воспоминания храню до сих пор.

Лера, 31 год

Я отдыхала на Бали, занимаюсь фрилансом и много путешествую по экзотическим странам. Однажды рядом со своим лежаком на пляже услышала русскую речь. Двое подкачанных парней обсуждали... мою внешность.

Я даже не успела возмутиться и ответить хамам в их ключе, как один из них (надо сказать, тот, который симпатичнее) подошел ко мне знакомиться, на английском языке.

Это был третий месяц на Бали и мой загар совсем не выдавал во мне славянку, потому я решила подыграть. Парни были будто родом из 90-х: золотые цепи, странные зеленоватые татуировки, распальцовка.

Между собой по-русски они постоянно обсуждали, как меня соблазнить этому, который покрасивее, какая у меня классная фигура, обменивались сальными шуточками.

На третий день сил моих строить латиноамериканку больше не было и я на какую-то очередную реплику о моей груди ответила на чистом русском языке.

Сказать, что они расстерялись — ничего не сказать. Но мы как-то перевели все это в шутку, парень сразу заскромничал, застеснялся и стал гораздо обходительнее. Мы провели вместе (друга больше в нашу компанию не приглашали) около недели.

За его мускулатурой скрывалось сердце трогательного парня, да и секс был хорош. Вспоминаю это скорее не с романтическим настроем, а как веселое приключение.

Психолог-терапевт Юрий Войнич

В курортном романе весь конфетно-букетный период, самое приятное в отношениях, происходит сконцентрированно. Секс тоже получается более ярким, чем обычно. Но лучше воспринимать подобное увлечение, как временное. Вы — разные люди и незачем портить воспоминания бытом и выяснением отношений. И, конечно, позаботьтесь о контрацепции!

Друзья решили ехать поездом. Особой спешки не было, да и билеты проще достать. Они знали, что на месте вниманием обделены не будут, там их еще хорошо помнили. Понимали и то, что, если резко дернуть паутину, пауки сразу сбегутся для ее защиты со всех сторон. А потом начнется ритуальное пиршество, когда из попавших в нее жертв высасывают соки. А им не трогать надо было эту паутину, а уничтожить. Ведь среди тех, кто ткал ее, были и овцы, предназначенные для заклания, и волки, убивающие для забавы.

До славного города-курорта доехали без приключений. Оболенцев, в течение недели перенесший два больших перелета, никак не мог адаптироваться и все время спал. Разбудил его гортанный голос буфетчика. Усатый кавказец с огромной корзиной в руке, в которой рядом с безалкогольными напитками мирно соседствовали винно-водочные изделия, заглядывал почти в каждое купе и кричал: «Лечение живота, поправление головы».

Ярыгин купил у него две бутылки минералки, пару бутербродов и пачку печенья. Это и был весь их завтрак.

Прибыли во всесоюзную здравницу ярким солнечным днем. Взяв такси, быстро добрались до гостиницы.

Перед входом стояли четыре большие скамейки. Все они были заполнены курортниками, надеявшимися на устройство в гостиницу. На двери красовалась надпись на картонной табличке: «Мест нет!»

Вход надежно охранял швейцар - крупный мужчина лет шестидесяти со следами военной выправки. Он бросал снисходительные взгляды на ожидающую очередь, из которой время от времени кто-нибудь подходил и что-то горячо шептал ему на ухо, пытаясь задобрить.

Швейцар согласно кивал головой, продолжая стоять, как монумент.

Иногда кто-то из курортников, махнув рукой на комфортабельный отдых в номере лучшей гостиницы города, сдавался на милость фланирующих владельцев комнат и квартир и покорно шел за ними пополнять бюджет частного сектора.

Показав швейцару удостоверения, Оболенцев и Ярыгин молча прошли в гостиницу.

В просторном холле было достаточно многолюдно. Оболенцев услышал звуки немецкой речи. У больших окон, занавешенных атласными шторами, в низких кожаных креслах расположилась только что прибывшая группа немецких туристов, судя по богатым кожаным чемоданам, из Западной Германии. Сопровождающие их носились с паспортами и бланками.

Оболенцев и Ярыгин терпеливо ждали, пока дежурный администратор, молодая, ярко накрашенная женщина, завершит оформление туристов, чтобы потом заняться ими.

Немцев было много, и стало казаться, что эти пожилые солидные бюргеры оккупируют всю гостиницу.

Наконец пачка зарубежных паспортов, оформлением которых так старательно и быстро занималась самоуверенная яркая блондинка, рассосалась, и друзья вздохнули свободно, решив, что настал их час.

Но не тут-то было.

Перед ними нахально втиснулся молодой жгучий брюнет явно выраженной кавказской наружности.

Красавица, золотая моя, - заговорил он цветисто, сверкая при этом жгучими глазами, - неужели ты разобьешь мое сердце отказом?!

Давай паспорт! - Дружеский ее тон свидетельствовал о старых контактах.

Как заметил наметанный взгляд профессионалов, в паспорте что-то лежало, и это что-то было не чем иным, как крупной ассигнацией.

Администратор с профессиональной ловкостью выудила ее из паспорта и вручила кавказцу гостевую карту.

Послав на прощание блондинке воздушный поцелуй, кавказец гордо удалился, приятельски подмигнув Оболенцеву.

Он на тебя глаз положил! - насмешливо шепнул другу Ярыгин.

Такая жена мне не нужна! - отшутился Оболенцев.

Напрасно, пожалеешь! - продолжал насмешничать товарищ. - Женщины от тебя уходят, а этот еще и с деньгами. Богатая невеста.

Администраторша наконец заметила, вернее, сделала вид, что только что заметила стоящих перед ней друзей.

Вам чего? - вопросительно посмотрела она на Оболенцева, поскольку он стоял ближе к ней.

Нам бы номер! - улыбнулся он ей.

Номеров нет! - презрительно ответила администраторша. И голос ее неожиданно стал пронзительным и визгливым.

Оболенцев и Ярыгин, не сговариваясь, одновременно достали и предъявили администратору свои удостоверения.

Взгляд молодой женщины сразу же стал растерянным и напряженным. Быстрым профессиональным взглядом сличив фотографии с оригиналами, она внимательно изучила фамилии и должности приезжих. Особенно тщательно отнеслась к удостоверению Оболенцева, у которого в графе «должность» четко было написано: «следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР».

И страх замелькал в ее глазах, когда вспомнила, что при столь важных гостях получила взятку.

Ой, извините! - заюлила она. - Что же вы сразу мне не сказали? Для вас, разумеется, мы сделаем исключение. Вам какой номер - подороже или подешевле?

Подешевле! - поспешил уточнить Оболенцев, заметив, что Ярыгин тоже раскрывает рот. - Но двухместный, без соседей!

Администраторша уже нацепила дежурную улыбку и стала кокетливой и доступной. Она сразу же поспешила увеличить и без того не маленький вырез на белой с вышивкой блузке.

Вы с какой к нам целью, если, конечно, не секрет?

Ограбление банка! - с непроницаемым видом пробасил Ярыгин.

Какого? - мгновенно заинтересовалась администраторша. - Почему я об этом не слыхала?

Секретная информация! - невозмутимо врал Ярыгин.

Оболенцев укоризненно посмотрел на друга.

Это он вас так кадрит! - заявил он администраторше. - Прибыли мы на отдых в ваш прекрасный город-курорт.

Девушка мгновенно успокоилась.

Наш курорт самый лучший в Союзе! - гордо заявила она. - Он стоит на уровне Ниццы и прославленных итальянских курортов. Может, где-нибудь на Багамах и есть получше курорт, но для Союза - это высший класс. - И добавила без всякого перехода: - Заполните бланки, пожалуйста!

Друзья быстро, не отходя от стойки, заполнили бланки и отдали их уже нагло смотрящей на них молодой женщине.

Администраторша так же быстро заполнила две гостевые карты, вручила их друзьям и вежливо пожелала удачного отдыха. Новоявленные постояльцы так же вежливо поблагодарили ее за оказанное содействие и поспешили к лифту.

На восьмой этаж с чемоданами подниматься пешком было не самое лучшее занятие в этой жизни. Поэтому, несмотря на то, что возле лифта собралось довольно много людей, набравшись терпения, они ждали своей очереди.

Как только двери лифта плавно закрылись за ними, администраторша критически осмотрела себя в зеркальце, достала помаду, подкрасила губы и, спрятав зеркальце с помадой в модную кожаную сумочку, решительно набрала номер телефона, который знала наизусть - так часто ей приходилось им пользоваться.

Капитана Цвяха! - требовательно попросила она довольно наглым голосом.

Ждать пришлось недолго.

Цвях? - на всякий случай уточнила администраторша, хотя грубый и тоже наглый голос капитана спутать с другим было просто невозможно. - Тебя должно заинтересовать… Не перебивай! Не узнал, что ли? Белянка это… Ну, то-то! Слушай: из столицы прибыли двое. Приходи, узнаешь! Это - не телефонный разговор…

Девушка положила трубку и стала торопливо выписывать на листочке паспортные данные Оболенцева и Ярыгина…

Друзья, сдав гостевые карты и получив от дежурной по этажу ключи, обживали номер.

Ярыгин первым делом осмотрел телефонный аппарат и заглянул во все места, где, по его разумению, могли установить подслушивающее устройство.

Не суетись! - осадил его Оболенцев. И шепнул тихо на ухо: - Дела обсуждать будем все равно не здесь.

Я пошел в ванную первым! - срочно переключился Ярыгин.

Тогда я первый ем! - вспомнил Жванецкого Оболенцев и пошел в ванную.

Пока Оболенцев принимал душ, Ярыгин обдумывал дальнейшие шаги. Он вспомнил план Оболенцева: «Сначала пляж! Все приезжие первым делом стремятся окунуться в море. И мы не будем выделяться из общей массы. Наш приезд, несомненно, вызовет кое у кого интерес. А его надо притупить».

Сумев незаметно прикрепить под стойкой администратора крошечный, но мощный микрофон, Ярыгин жаждал услышать, что там происходит. Он достал из внутреннего кармана пиджака миниатюрный приемник и сел в кресло, вставив в ухо наушник.

И вовремя.

Цвях, я на их глазах оформила Миндадзе!

Слушай, Белянка, не гони волну! - осадил ее Цвях. - Не суетись! Они на отдыхе, сама говорила. Номер ты им устроила. Предложат, обслужи по высшему классу. И язык не распускай, а то живо обратно на панель выскочишь.

Гоги мне флакон духов подарил, при них в паспорт сунул бумажку! - продолжала уточнять администраторша.

Ну и что? За руку тебя никто не взял? Нет! - успокоил Цвях. - Даже если будет какая-нибудь «телега», кто подтвердит? Все одно к нам, в управление, спустят.

Береженого Бог бережет! - тревожилась администраторша.

О Боге вспомнила, дура! - разозлился Цвях. - О Боге надо было думать раньше, когда на панель пошла.

Все с вашей помощью, - огрызнулась Белянка.

Заткнись! - злобно рыкнул на нее Цвях. - Забудь и думать об этом!

Не забывается! - опять огрызнулась Белянка.

Не забудешь, мозги вышибем! - пригрозил капитан. - У нас это хорошо получается, ты знаешь.

Да я только так, на всякий случай, предупредить хотела, - пошла на попятную Белянка.

Хорошо! - закруглил разговор Цвях. - Какой у них номер?

Восемьсот двенадцатый.

Великая Отечественная война! - захихикал Цвях. - В случае чего мы им вновь ее устроим.

Великая Отечественная была в одна тысяча девятьсот сорок первом году! - ехидно заметила Белянка. - А в тысяча восемьсот двенадцатом году была просто Отечественная война.

Ярыгин выключил приемник. Оглянувшись, он увидел стоявшего в дверях Оболенцева.

Откуда это у тебя? - вытирая голову, поинтересовался тот.

У буржуев в прошлом году под Олимпиаду закупили, - сухо ответил Ярыгин.

Ну и как… Есть новости?

Все идет по плану, - отшутился Ярыгин, глазами давая понять, что разговор продолжит на улице.

Иди освежись! - предложил Оболенцев.

А ты пока вещи разбери. Учти, я поехал с тобой не в качестве камердинера, - заявил он, удаляясь в ванную.

Стоя под душем, Ярыгин вспомнил о Маше, своей обшарпанной квартире, теще и ремонте.

Через полчаса они уже выходили из гостиницы.

Ярыгин подскочил к администраторше полюбезничать, а заодно и снять микрофон из-под стойки.

К его удивлению, она слишком уж откровенно выразила свою готовность сблизиться с ними:

Если вам будет скучно, то мы с подругой готовы разделить ваше одиночество, и согреть, и успокоить…

Ярыгин, сказав какую-то банальность, пулей вылетел на улицу.

Ты чего? Выскочил как ошпаренный.

Выскочишь! - буркнул приятель. - Эта прелестница готова была меня поиметь прямо на стойке.

Нужен ты ей больно!

Если кто и следил за ними, то только бросавшие на них завистливые взгляды курортники. Ведь у них не было ни малейшего шанса получить номер даже за взятку. Но вряд ли кто-либо мог разглядеть в действиях друзей что-нибудь необычное: двое курортников, одетые самым легкомысленным образом, идут на пляж загорать и купаться, одним словом - отдыхать.

Ты, случайно, не забыл в номере аппаратуру? - забеспокоился Оболенцев, одобрительно глядя на спортивную фигуру друга.

Я же не чокнутый! - обиженно ответил Ярыгин. - И не маленький!

Но молодой! - опять стал подначивать его Оболенцев.

Они спустились по широкой лестнице к пляжу. Ярыгин незаметно огляделся вокруг, внимательно изучая каждого, кто попадал в поле его зрения.

Вроде за нами слежки нет! - заметил он удовлетворенно. - Я ее ой как чую.

Прекрасно! - обрадовался Оболенцев. - Начнем работать немедленно.

Ни за что! Лучше перестраховаться, чтобы вдова потом не получала пенсию за мужа. В море, только в море!

Посмеявшись, они помчались к воде. У самой кромки задержались, чтобы стащить с себя одежду. Через несколько секунд друзья плыли наперегонки к буйку, установленному метрах в ста от берега.

Вернувшись, они остались лежать на кромке прибоя, белая пена оседала на их ногах.

Как работать будем - вместе аль порознь? - рассказав об услышанном в гостинице, спросил Ярыгин у Оболенцева.

Пока не всполошились, порознь, больше сделаем, да и за двумя следить хлопотнее. А если забегают, посмотрим.

Я тоже так думаю.

Список я тебе дам… - начал было Оболенцев, но замолчал.

Рядом с ними собственной персоной появился капитан Цвях.

Надо было продиктовать этим девчонкам телефон в номер… - мгновенно сориентировался Ярыгин. - Позвонили бы, как пить дать, позвонили!

Она ясно сказала, что их уже сняли на весь сезон! - поняв игру друга, подхватил Оболенцев.

Ничего ты в женщинах не понимаешь! Женщинам в этом возрасте работать на несколько фронтов одно удовольствие. Разнообразие, масса впечатлений.

Капитан Цвях, сохраняя каменное лицо, сполз с места в воду и поплыл к буйкам.

Противника надо знать в лицо! - довольно заметил Оболенцев.

Давай не будем держать их за фраеров!

Конечно, - съехидничал Оболенцев, - ты же слежку чуешь за версту…

Перестань, - оборвал его Ярыгин, - здесь рельеф местности какой? Из гостиницы можно следить в бинокль. А бинокль учуять невозможно.

Давай смоемся, пока не приплыл этот подонок!

Ярыгин молча согласился, и друзья, обсыхая на ходу и захватив свои вещи, брошенные у самой воды, покинули пляж…

Цвях заметил отсутствие гостей из Москвы лишь у буйков. Как быстро он ни плыл обратно, но их уже и след простыл…

Курортные романы редко заканчиваются свадьбой. У нашей героини вроде бы все к этому, но возлюбленный передумал в последний момент.

Отправляясь на Капри, она хотела только одного – хорошо отдохнуть в одиночестве. Бурный роман начался и закончился неожиданно. Героиня этой истории попросила нас не раскрывать в статье ее настоящее имя. «Назовите меня, например, Алиса. А его… Пусть будет Марио. Хотя ему все равно. Он никогда не прочитает эту статью. Мой друг не говорит по-русски, а я не знаю итальянского…».

Словно в раю

Путешествие Алисы началось с заманчивых строк в путеводителе: «Еще император Октавиан Август оценил каприйскую тишину, отрешенность от мира. За эти достоинства он прозвал Капри раем праздности. Сейчас остров – любимое место отдыха европейской элиты». Это как раз то, что к своим тридцати годам начала ценить Алиса – отдых вдали от мест, где проводит отпуск большинство земляков.

На Капри она чувствовала себя прекрасно. Русские в ее дорогом отеле, конечно же, были, но в навязчивые беседы не вступали. Впрочем, сама отпускница в отель приходила только ночевать. Она взяла с собой на Капри свой путеводитель и, следуя его советам, много гуляла, любуясь красотами острова.

В один прекрасный день у Алисы появилась новая идея, и путешественница отправилась за пределы острова. На кораблике, который доставил ее в Сорренто, она и познакомилась с Марио… «Если бы мне его показали раньше и сказали, что у нас будет связь, я ни за что не поверила бы. На первый, да и на второй взгляд он – герой не моего романа, – делится девушка. – Меня всегда привлекали высокие, крепкие парни, а он – невысок, сухощав. Мне нравилось, когда мужчина немногословен и суров. А Марио сказал мне пару фраз и, убедившись, что я неплохо говорю по-английски, не умолкал весь день. И меня это не раздражало!».

Новый знакомый предложил показать ей Сорренто. «Он сказал мне, что очень хорошо знает город, и я согласилась». Гид из Марио получился и в самом деле отличный. Он не утомлял Алису цифрами и скучными историческими подробностями, просто водил по самым красивым местам города.

«Ближе к вечеру мы оказались в лимонной роще. Вокруг было необыкновенно красиво, в воздухе витал чудесный аромат. Я чувствовала себя на седьмом небе… И когда Марио обнял меня и поцеловал, поняла, что уже давно ждала этого. Более того, мне хотелось продолжения». Оставшиеся дни отпуска влюбленная девушка провела с Марио.

«Я осознавала, что это банальный курортный роман, но меня это не беспокоило, – вспоминает Алиса. – Какая разница, как началась любовь, думала я. Главное, чтобы она не закончилась вместе с отпуском!». В том, что чувства, вспыхнувшие в лимонной роще Сорренто, не угаснут вместе с летом, а перерастут в длительные отношения, наша героиня не сомневалась. Когда пришло время уезжать, Марио взял с подруги обещание приехать к нему в гости сразу, как только она сможет.

Танго и любовь

Через три месяца Алиса снова прилетела в Италию. Теперь она остановилась у Марио в Сорренто и наслаждалась его вниманием и заботой. Марио предложил ей погулять по городу. В первый раз он поцеловал Алису в лимонной роще. Вечером они не смогли расстаться…

Марио – бывший танцор, а сейчас гид – учил ее танцевать танго и устраивал экскурсии. Утром, пока она спала, приносил особые пирожные, варил кофе и, едва Алиса открывала глаза, подавал ей завтрак в постель. «А еще Марио – потрясающий любовник, – признается девушка. – Ему скоро будет пятьдесят лет, но те молодые парни, с которыми я встречалась раньше, с ним не сравнятся».

Как же это понимать

Третьи итальянские каникулы понравились Алисе еще больше. «Мы стали ближе, он вел себя так, будто мы с ним помолвлены». Марио представил возлюбленную друзьям и даже познакомил с сестрой и ее мужем. «Я решила, что у нас все серьезно. Речь о свадьбе не шла, но он хотел, чтобы мы жили вместе».

Вернувшись домой, без пяти минут невеста начала подготовку к переезду в Италию. Она уволилась с работы и сдала московскую квартиру, на время до отъезда поселившись у подруги… Там однажды вечером ее и застал звонок Марио: «Прости, любимая! Я тебе изменил».

Алиса не сразу поняла, что произошло. А когда осознала, подумала, взвесила все «за» и «против», набрала номер Марио и сказала, что прощает его. Ответ любимого поразил: «Ты не поняла. Я тебе изменил. Приезжать не надо. Я тебя уже не жду».

Полгода девушка жила у подруги. На прежнюю работу ее не взяли, новую удалось найти не сразу. Поиски затягивались, пришлось соглашаться на низкую зарплату. Но все эти серьезные проблемы на фоне краха романа с итальянцем кажутся ей ерундой. Она пытается и не может разгадать загадку: «У нас все было хорошо. Почему же Марио так странно себя повел?» Ответа у нее нет, но он есть у психолога.

Александра Волохова, психолог:

«Иногда под влиянием обстоятельств люди решают отказаться от отношений, которые ранее казались им перспективными. Это может быть болезнь, встреча со старой любовью, предложение работы в другой стране и так далее. Более того, не все люди готовы сказать об этом правду. Поэтому, если героиня хочет знать, что именно заставило Марио изменить свое решение, и уверена, что эта информация поможет ей обрести мир в душе, ей стоит спросить его об этом. При этом важно заранее предупредить Марио, что она не собирается его возвращать, а лишь хочет прояснить для себя ситуацию».

К сожалению, нет гарантии, что мужчина даст ответ. Хорошо хоть что Алиса не успела продать квартиру, подсознательно оставив мост, который ей очень пригодился.